Свое путешествие ты не заканчиваешь

Больше всего ее волновало, когда я в детстве рыдала или уже подростком скандалила с ней: только бы соседи не услышали, что происходит в нашей идеальной семье! Все мы, выросшие в так называемых благополучных семьях, советских благополучных семьях, получили подобную травму. У всех наших матерей были нарциссические черты. И это очень роднило советских людей с ненавистной им буржуазией…."

Я ненадолго отвлеклась от сообщений Ларисы — замерзла! Неудобно получается: пришла к Есенину, а уткнулась в телефон. Впрочем, кажется, поэт был совсем не против. Те, кого ты любишь, все-таки не имеют никакого отношения к своим могилам. "Не валяй дурака, пойди-ка погрейся в храм", — сказал мне Есенин. Я послушалась с легким недоверием. Там же вряд ли дадут просто посидеть. Но в просторном и теплом тамбуре словно специально для меня стоял стул. И никого народу, в том числе блюстителей непокрытых голов и прочих прегрешений дресс-кода. Красота! Посижу, пока не гонят, дочитаю.

Но читать мне не пришлось, Лариса позвонила сама.

— Прости, меня распирает. Ты можешь говорить? Я скажу тебе то, что в чем только сейчас себе призналась, но чувствую в себе много лет.

— Конечно. Я сейчас как раз в исповедном месте.

— Это на Страшном суде, что ли? Шучу…

— Нет, здесь нестрашно. И тепло! Слушаю тебя внимательно!

— Короче, вот. Начну издалека. Есть женщины, которые хотят ребенка от любимого мужчины, есть женщины, которые просто хотят ребенка. И где тут граница? И все перемешано, конечно. Бывают очень разумные, но их очень мало — это те, кто тщательно выбирают мужчину, потом радостно от него рожают и так далее. Но чаще по-другому: вот идет семья. Муж, жена, дети. И видно интуитивным взглядом: жена ни мужа не любит, ни детей, по сути. Просто была у нее такая программа — размножиться. Некоторые даже детей рожают по принципу соревнования: не меньше, чем у сестры или у подруги. Нарциссическая травма, о которой я говорила. Я иногда думаю, что у меня та же программа сработала. С Борей. Я ведь так хотела второго ребенка. Но не признавалась в этом — ни себе, никому. Почему? Вот страх был, что не получится у меня. И еще какие-то барьеры… И когда Боря родился, и начался этот кошмар, ко мне неотступно стучалась мысль: вот же он, твой ребенок. Пусть не твой, но ведь теперь твой, получается… Так что же ты?! Оставь его себе, ну и что, что он болен. Он тот, о ком ты мечтала! И, может быть, это неправильно. Это что-то животное в человеке. Как будто тебе все равно, кого ты на ручках качаешь. Кого бог послал…

— А разве не всегда так — кого бог послал? — удивилась я.

И задумалась обескураженно.

То, о чем говорила Лариса, нельзя было назвать чем-то животным. Но чисто человеческим, впрочем, тоже. Это общий наш с природой инстинкт, и он вырос из материнского, но он трансцендентный. Благодаря ему собака выкармливает тигрят, кошка — бельчат, мартышка нянчит котят, а гомо сапиенс может полюбить чужого детеныша. Даже из враждебного племени. Даже другого цвета. Даже физически неполноценного, больного, особенного, какого угодно. И мы не можем сказать, что это делает нас людьми, потому что… это делает нас частичками божьими.

— Лариса, благодаря тому, что ты назвала животным в человеке, Боря чувствовал себя не брошенным, несчастным, умирающим инвалидом, а тем, о ком мечтали. Родиться тем, о ком мечтают, — такое счастье даже не у всех здоровых детей бывает, не то что у больных. Вот это твое животное — оно благословение наше.

— Хорошо бы… Думаю, думаю, думаю об этом всем неотступно. Это так… больно! Но жаловаться нельзя, я себе запретила. Я же кругом виновата. И в том, что Аля недополучила любви из-за меня. Она в силу характера это отрицает, но кто в ней этот характер воспитал? Я, конечно. Она хорошая девочка, а это клеймо. Это страшное наказание! На хороших девочках все ездят, и всякие стервы у них мужей уводят и счастья у них так мало… Одна надежда — Боря ее теперь хранить будет. Мы с ним однажды идем-едем и думаем, что купить Але на день рождения. А его вдруг к цветам потянуло. И он выбрал почему-то розовые гвоздики. Я говорю, мол, это же как-то бедно! Как-то простенько, словно для падчерицы. А Боря так смеялся над этим словом, и потом говорит: вот, смотри, когда они в букете — это же так красиво, потому что розовые гвоздики — это дети пионов…

***

Мы, наконец, встретились с Лизой.

— Вот что мы тут делаем, как ты думаешь? — вырвалось у меня. — Здесь же нет Мити, согласись? В этой клеточке-ячейке.

— Но нам необходимо сакральное место. Куда мы можем придти, вот так постоять, несуетно вспомнить, — ответила Лиза.

"Снуп у каждого свой!" — сказала мне Машенька, когда впервые мне позвонила.

— Вы случайно не знаете, где здесь могила Япончика? — спросил нас проходящий мимо мужчина в синей ушанке.

— Нет! — испугались мы.

Мужчина извинился и стал делать в воздухе загадочные пассы руками. Что ж думаю, кому Высоцкий, кому Листьев, кому Тальков, кому Есенин, кому семья Цветаевых, а кому Япончик и Сонька Золотая ручка. Ноев ковчег…

— У всех своя реальность, — прошептала Лиза.

Определенно.