Свое путешествие ты не заканчиваешь

"Да, я понимаю. У меня раньше был пунктиком де Голль, потому что у него одна дочка была с синдромом Дауна. Пусть не наша проблема, но тоже люди хлебнули с больным ребенком. В общем, солидарность. Но потом я узнала, что его супруга отличалась пуританским мракобесием, так что впредь я решила не обобщать. Можно ли тебя спросить, что случилось с Митей? Ты мне прямо скажи, если ты не хочешь об этом говорить. Я спрашиваю, потому что в самом важном предпочитаю сказать правду, и ошибаюсь, конечно, но все равно меня уже не изменить, и мне кажется, что в этом мы похожи. А еще я почитала стихи и даже два рассказа из твоего конкурса, и они мне очень понравились. И мне захотелось узнать, какой он был, твой Митя. Если вот такие произведения присылают на конкурс его памяти… Прости, если ранила тебя. Мне важно знать о нем".

Если важно, я в лепешку разобьюсь и все поведаю… Я тихо разревелась, конечно. Даже не только от того, что надо будет рассказать, а еще и от того, что человек этим искренне интересуется. Не отгораживается, мол, мне своего креста хватает. Это мое больное место, и поэтому я повторяюсь о нем вновь и вновь. Практика противоположна этикету: ведь нас учили, что нельзя спрашивать людей об их горе. Нельзя бередить раны! Это жестоко. И вот, земную жизнь пройдя уже не до половины, а почти на все сто, я убедилась в обратном. Жестоки как раз те, кто ничего у тебя не спрашивает.

Описывая Митю, я себя одергивала — не слишком длинно? Но что ж поделать, его трудно описать вкратце. Жизнь его короткая, но плотная. И когда я подошла к тому моменту, о котором Лариса меня спросила, я не знала, как к нему приступить. Потому что… я не верю в так называемое "то, что с ним случилось". Для меня он, как метко выразился его Учитель по саксофону, отправился в большое путешествие. Вспоминая те страшные подробности, я чувствую странную, необъяснимую и невыносимую обиду и злость на ту силу, которая заставляет меня поверить в то, что произошло. На ту силу, которая вытолкнула меня из моего мира в бесконечную бездну, его обезображенную копию. Таким образом, где-то там все идет, как прежде. Там живет Митя, и там ничего неизвестно о "том, что случилось".

"У меня есть только одна дата — его рождения. Никакой другой даты у меня нет!" — сказала однажды Клара.

Но вот объяснять мою веру другому человеку, доселе непосвященному в нее, я не решаюсь. Доверить свою личную версию параллельных вселенных возможно лишь особенному человеку. Не говоря уже о том, что о своей вере лучше помалкивать, пока не спросят.

Но в некоторых случаях о ней невозможно промолчать…

"Митя возвращался с ребятами после большого концерта. Их привезли к колледжу, дальше — каждый своим маршрутом до дома. Митя побежал на электричку. С ним были еще трое ребят, младше него, один из них школьник, ведь на концерте были дети разного возраста. Электричка уже уходила. Митя забежал первый и держал двери. Двое ребят забежали, а третий, самый младший, не успевал. Электричка уже тронулась. И Митя сказал, что не бросит его и стал выпрыгивать наружу. Его рюкзак зажало в дверях. Его потащило и… По правде говоря, я до сих пор не понимаю, как это все случилось. Об этом было столько разговоров и выяснений, но после бесконечного ужаса и слёз стало очевидно, что мы никогда не поймем, что произошло. Митя ездил на электричках с младенчества, он их любил и хорошо знал все правила безопасности. У него даже был приятель-машинист, рассказывающий ужасы о попавших под колеса. Митя хорошо знал, что электричка не будет тормозить ради одного человека. Неважно, нарушившего правила или нет. Таковы нормы. И машиниста в данном случае не накажут за летальный исход. И попробуй его наказать, если он сам виноват, железка — мафия, как любые погоны. Все это я узнала от Мити, что дало мне основания быть уверенной, что он понимает все опасности. Видимо, это обстоятельство — один из источников моего неверия в произошедшее. Но также я понимаю и другое: у него на уровне инстинкта была заложена моментальная помощь — подхватить кого-то, поддержать, помчаться на другой конец города и области, если кто-то попросил выручить, вытащить, выходить, просто посидеть рядом. Даже если накануне была стычка, ссора или давно не общались.

При всем своем школьном беспределе, когда учительница собралась однажды развешивать новые шторы в классе, Митя мягко оттеснил ее, сказав: "Подождите, у бабушки это всегда делаю я!"

Он как человек двухметрового роста подспудно чувствовал себя чьей-то опорой. Хотя, конечно, рост тут совсем не главное.