Свой — чужой

— Это хорошо, что понравился, и хорошо, что приглашают. Это даже очень хорошо… А на наших ты сердца не держи — ситуация-то и впрямь необычная. Сам знаешь — в голову всегда сначала плохое лезет. Ты после случившегося пил?

— Нет.

— Молодец, — похвалил полковник опера, достал из сейфа стакан и бутылку водки, налил треть. Штукин обратил внимание на то, что стакан был идеально прозрачным, хотя и стоял в сейфе. — Выпей. Под мою ответственность. — Полковник протянул Валерке водку.

Штукин бормотнул какие-то слова благодарности и маханул налитое залпом, не почувствовав горечи. Водка пилась, как вода. Он отер губы тыльной стороной ладони и осторожно поставил пустой стакан на стол. Ильюхин закупорил бутылку и убрал ее в сейф, оставив стакан на столе. Они помолчали, потом Виталий Петрович помассировал себе виски пальцами и глухо сказал:

— Думаю, что выбранная мной манера общения с тобой — вообще, и по работе в частности, как говорит наш император, — не продуманна, романтична и, наверное, не совсем правильна, но… выбор сделан. А поэтому я скажу тебе сейчас то, что должен был бы сказать лишь после всех проверок и сомнений. Не подведешь?

— Теперь нет, — мотнул головой Штукин, ощущая, как водка начинает его «цеплять». — Круче, чем в лифте, не будет.

— Кто знает, что еще будет… — вздохнул Ильюхин и чуть понизил голос: — Мы ведь внедрить-то тебя собирались, как ты помнишь, в дочернюю структуру Юнгерова. Заход издалека… А тут… Он тебя сам приглашает. На человечьей беде, на случае да на твоем везении — такая удача. А потому и увольнять тебя нужно срочно — как скомпрометировавшегося. Как тебе такой поворот с особой цинизмой? Будем разводить кактусы и вышивать гладью? Случай особый, думаю, что наверху я смогу быстро все утрясти… Ты-то сам готов? Подумай еще раз…

Валера опустил голову и махнул рукой:

— Я, товарищ полковник, все давно уже обдумал… Мне б сейчас стакашок самогоночки мутной…

— Ебануть?

— Так точно, вот это самое слово… А то — как-то уж очень неожиданно закончилось мое мирное счастливое детство…

— Ладно, — тяжело поднялся из-за стола Ильюхин. — Сейчас тебя допросит следователь — прямо здесь, в моем кабинете… В комфорте, так сказать… А потом я уже в других кабинетах тебя завиновачу по полной программе. Дескать, не место таким… и так далее…

— Я понимаю, — с трудом сглотнул Валерка непонятно из-за чего возникший в горле ком и вдруг, неожиданно для самого себя, спросил: — Товарищ полковник… А вот… Если бы не было никакого внедрения… Если бы просто — опер Штукин и весь этот компот… Меня что, уволили бы? По-настоящему?

Виталий Петрович остановился уже практически в дверях своего кабинета и долго молчал, не оборачиваясь. Потом все же повернулся и тихо ответил:

— Есть такое правило: не надо множить сущностей сверх необходимого… В Доме книги, я как-то раз заходил, любопытная литература продается — из серии «Альтернативная история». Что бы было, если… Я полистал — херня это все. Занимательное чтиво для людей, у которых много свободного времени. История не знает сослагательного наклонения. Я ответил на твой вопрос? Знаешь, мне ведь проще было бы сказать: «Что ты, что ты, конечно, не уволили бы…» Но я не знаю, что бы было, если… И на кофейной гуще гадать не умею. Я привык иметь дело с тем, что есть. Ты меня понял?

— Вполне, — кивнул Штукин. Не таких, ох не таких слов ждал он от полковника, хотя и оценил, что Ильюхин постарался ответить ему максимально честно. Но Валерке, наверное, не честность сейчас была нужна, а теплота человеческая, участие. Он вдруг ощутил себя маленьким совсем пацаненком, которому так хочется уткнуться в отцовскую грудь и выплакать туда всю обиду и весь страх… Штукин сжал зубы и постарался задавить все бушевавшие в его душе эмоции.

Полковник все еще медлил, не выходил из кабинета. Наконец он взялся за ручку двери и, нажимая на нее, сказал:

— Мне тут недавно один крупный бандюга загадку загадал: чем, мол, жизнь от члена отличается? Я спрашиваю его: «Ну и чем?» А он руками развел: «Жизнь жестче».

Валерка улыбнулся, хоть на душе у него и не стало менее муторно.

— Ну вот, — удовлетворенно кивнул Ильюхин. — Раз чувство юмора осталось — значит, все в порядке будет. Держись, опер.

Допрос в кабинете полковника много времени не занял, а долгие и муторные разговоры с оперативниками Виталий Петрович замял. Следователь же, как лицо процессуально независимое, интересовался в основном голой фактурой. Ну, Штукин и не выходил за рамки этой куцей фактуры: дескать, собирались ехать в Пушкин, заехали за термосом, а тут как начали стрелять, а больше я ничего не знаю, доверительных отношений ни с кем из потерпевших не имел… И все.

После допроса Валера и Виталий Петрович еще пошептались минут сорок, а потом полковник отпустил опера и отправился к Крылову — вешать на Штукина «всех собак», как и обещал. К Крылову Ильюхин пошел как бы для того, чтобы «выработать совместную линию» для завтрашнего обстоятельного доклада начальнику ГУВД и начальнику СКМ.