Свой — чужой

— Ну ладно, чего уж… Ну не так я твою интонацию понял… И насчет молодежи — есть сермяга в твоих словах. Борзые стали не по чинам…

Ильюхин, не оборачиваясь, перебирал какие-то бумаги, сваленные на подоконник. Автоматически он взял чью-то «объясниловку» и так же автоматически стал бегло ее просматривать. Неожиданно Виталий Петрович захохотал в голос.

— Обалдеть! — воскликнул он и зачитал вслух: — «…Докладываю, что вчера, 3 мая 2000 года, в 17.30 (МСК), я незаконно проник»… Это что ж такое?

— Это? — хрюкнул в ответ Крылов, запихивая себе сушку за щеку. — Это нам переводят на подмогу офицеров с Северного флота, а они вот так вот опрашивают квартирных воров и составляют соответствующие рапорта.

— А что такое «МСК»?

— Сия аббревиатура означает «по московскому времени», — пояснил Петр Андреевич.

Полковники внимательно посмотрели друг на друга и вместе фыркнули.

— Да-а, — ужаснулся притворно Ильюхин. — Какой флот развалили, сволочи!

— Цусима-Хиросима! — согласился Крылов. — Да у меня тут перлов — хоть сборник выпускай! «Милиционеры шутят». Вчера вот какую сводку отбили… Где она… а, вот… Я тебе зачитаю всю, ты потерпи! Вот: «…В 6.30 в городе Лодейное Поле наряд ОВО на патрульном автомобиле номер… такой-то… отключился от маршрута патрулирования для отправления естественных надобностей и заехал на территорию АЗС „Славнефть“, где в туалетной комнате милиционер-водитель Кузьмин достал табельное оружие ПМ, дослал патрон в патронник, выронив при этом пистолет из руки. При падении произошел выстрел, после чего милиционер стал поднимать пистолет и непроизвольно нажал на спусковой крючок. В результате Кузьмин со сквозным огнестрельным ранением левого плеча был госпитализирован в состоянии средней тяжести…» Все!

— Какое потрясающее по своей наглости вранье! — еле смог выговорить Ильюхин, вытирая слезы от смеха.

— Да уж! Небось начальник-то их, когда они чего-то там не поделили между собой в сортире, долго пацанам эту версию втолковывал! И ведь — прокатит! Прокатит, если твердо на своих показаниях стоять будут! А у нас тут, с лифтом этим… Вроде и не врет никто, а вот — поди ж ты…

— Петр, ты опять? — с еле заметной укоризной в голосе остановил Крылова Виталий Петрович.

Петр Андреевич вздохнул:

— Да нет, это я к слову… А сводку эту я Обнорскому… знаешь его? Журналисту Обнорскому зачитывал сегодня по телефону. Он ржал, не верил, что правда. Я ему сей шедевр переслал, пусть у себя в газете напечатает, народ повеселит…

За этим юмором полковники, по взаимному умолчанию, ушли от темы участия Штукина в кровавой бойне в лифте. Они начали судачить о том и о сем, а говоря о всяком-разном, подразумевали, что милицейская судьба Штукина решена. Стало быть, и общая позиция к завтрашнему докладу руководству была выработана. Общая — то есть единая.

Напоследок, уже собираясь уходить, Ильюхин, словно бы нехотя, поинтересовался:

— Полагаю, что оперка этого живучего в корпорацию ибн-Юнгерова пристроят?

Крылов вполне мирно пожал плечами:

— Не мне эти вопросы решать и обсуждать, но… но если и да, то ничего зазорного в этом не вижу… А кстати, давай-ка прямо сейчас кое-что у Дениса этого спросим… Телефон-то свой он мне оставил…

Виталий Петрович еле заметно улыбнулся. Крылов, не замечая этой улыбки, набрал номер мобильного телефона Волкова:

— Денис, Крылов беспокоит еще раз… Тут моего коллегу интересует… Штукин вел себя достойно?.. Я понимаю, что действовать было нельзя… Ну, не обосрался он внутри? Ага. Все, спасибо. Потом. Пока.

Петр Андреевич с неким даже удовлетворением глянул на Ильюхина:

— Думаю, что все будет неплохо у этого Штукина. Устроится и в пайковых не потеряет.

…Шагая по коридору к своему кабинету, Ильюхин почувствовал такую усталость, будто разгрузил вагон угля. Полковник потирал шею и еле слышно бормотал под нос:

— Черт его знает, как чудно все складывается! — А потом Виталий Петрович вспомнил старую оперскую мудрость: «Если все идет как по маслу — значит, ты чего-то не учитываешь». Ильюхин не был суеверным человеком, но, убедившись, что его никто не видит в пустом коридоре, трижды сплюнул через левое плечо…

…А Штукин в тот момент, когда Крылов звонил Волкову, сидел как раз напротив Дениса. Они попивали очень недурственное красное вино в дорогом камерном ресторанчике. Вернее, они даже не попивали вино, а запивали им теплый и мягкий белый хлеб. Салфетки на столе повергали в трепет своей неправдоподобной белизной, а официант, обслуживающий их столик, вежливо улыбался, даже выходя из зала.

По ответам Дениса Валерка понял, что речь идет о нем, догадался и кто звонит. Однако спрашивать ничего не стал, а Волков не стал свой разговор комментировать. Они долго молчали, наслаждаясь вином, хлебом, тишиной и покоем. Потом Денис вдруг остро блеснул глазами из-под полуприкрытых век и неожиданно спросил:

— Хочешь жить?

Штукин сразу понял, что вопрос глубокий и что касается он не только ощущений до и после стрельбы, но и еще чего-то очень важного, хотя и трудноформулируемого.

— Хочу, — просто ответил Валерка. И в свой ответ он также интонацией постарался вложить глубину.