Полтора года назад Лариса случайно попала на встречу с молодыми западногерманскими журналистами. Они сидели в кафе Дворца молодежи за уютными низенькими столиками, пили безалкогольные коктейли и разговаривали. Напротив Ларисы расположился голубоглазый блондин по имени Клаус, представитель коммунистического издания.
– Чего не хватает советской женщине? – спросил Клаус.
– Зависимости, – ответила Лариса.
Представитель был ей симпатичен, и она решила говорить правду. Немец подумал, что неправильно понял русское слово, и позвал переводчицу – маленькую вертлявую девицу.
– Зависимости, – подтвердила та и с опаской посмотрела на Ларису.
– Мы устали от равноправия, – продолжала свою мысль Лариса. – Женское счастье, на самом деле, – в хорошей зависимости от любимого человека, мужчины.
– Не понимаю, – развёл руками немец. – Мои подруги по партии, коммунистки, много лет боролись за равноправие с мужчиной, за одинаковые права.
– А я не хочу одинаковых прав, – упрямо сказала Лариса. – Я хочу прав мужчины и женщины. Я хочу, чтоб он нёс, по праву сильного, более тяжёлую ношу, а не старался разделить её со мной поровну, а то и вовсе переложить на мои плечи.
– О! – тонко улыбнулся немец. – Вы настоящая женщина! – он похлопал Ларису по плечу. – Но мои подруги не поверят. Они скажут, что я им лгу. Советские женщины не могут быть против эмансипации. Если им рассказать это, они просто закидают меня огрызками…
«Пусть они кидают в вас чем угодно, – чуть было не сказала Лариса. – Но я остаюсь при своём мнении».
– Вы просто не так поняли, – затараторила по-немецки переводчица, выразительно глядя на Ларису. – Советские женщины гордятся своей независимостью и равными с мужчиной правами.
«Дура набитая, – подумала Лариса, – тебе точно больше гордиться нечем».
Десять дней слились в один и пролетели, как весенний майский ветер – тёплый и лёгкий. Съёмки заканчивались, Ключевского ждали дела в Москве, нужно было расставаться, и это казалось неправдоподобным. Утром Лариса встала, прошлёпала босыми пятками по квадратам солнца на паркете и распахнула форточку. На улице чирикали воробьи.
Ключевский встал рядом с Ларисой и обнял её. На стене соседнего дома был барельеф – каменная женщина в развевающихся одеждах, раскинув руки, летит над городом.
– Ты возьмёшь Люсика и приедешь ко мне, – сказал Ключевский.
– Я приеду завтра же, – пообещала Лариса.
Лариса сидела в студии перед микрофоном и вспоминала глаза Ключевского. Ей нравилось смотреть в его глаза. Они были мягкими, добрыми и светились любовью.
– Это ничего, что я на семнадцать лет старше тебя? – с тревогой спрашивал он.
– Ничего, – отвечала Лариса. – Мужчина и должен быть старше. Иначе какой же он авторитет?
– А я для тебя авторитет?
– Ты авторитет для многих…
– А для тебя?
– Конечно, авторитет, самый большой и главный.
– Ты говоришь правду? – и он заглядывал ей в глаза.
– Чистейшую! – хохотала она и целовала его.
Звукооператор Дима постучал ногтём по стеклу. Она очнулась, нагнулась к микрофону:
– Говорит объединение «Свет»! – счастливым голосом произнесла Лариса. – Здравствуйте, товарищи!
Вадик приехал из командировки через три дня после отъезда Ключевского. Он привёз из Верхне-Туринска подарки: надувную ядовито-зелёную лягушку-круг для Люсика и розовые бусы для Ларисы.
Лариса взяла бусы, покрутила их на пальце и отложила в сторону.
– Не нравятся? – спросил Вадик.
– Нет, почему же… Просто… – Лариса запнулась. Просто приехавший Вадик был абсолютно ни при чём. Ни при чём, и всё тут.
– Кстати, а сколько он получает? – Валентина помешивала ложкой суп, кипящий в кастрюле.
– Не знаю, – Лариса никогда не спрашивала у Ключевского, сколько он зарабатывает.
– Много, наверное, все режиссёры хорошо получают, – сделала вывод Валентина. – Это не мы, простые смертные… Будешь как сыр в масле кататься.
– Он мне духи французские подарил.
– Ну, вот видишь! Он ей духи французские подарил, известный режиссёр… А тут всякий докторишко, – Валентинин новый поклонник был дерматолог и работал в кожно-венерическом диспансере, – будет тебя попрекать, что обои купил. Как будто он мне колье бриллиантовое принёс! А сам, небось, взятки с больных берёт. Жмот несчастный!
– Прогони, – посоветовала Лариса.
– Прогоню, – Валентина махнула рукой. – А кто лучше? Они сейчас все такие…
– Не все.
– Ой, Ларисочка… Женщина если нужна, так нужна всем. А не нужна, так и не нужна никому, – горько усмехнулась она.
– Не прибедняйся.
– Чего уж там – утром к зеркалу подойдёшь, на себя глянешь и думаешь: всё, сыграна твоя партия, девочка… Уезжай, Лариска. Конечно, уезжай. Используй свой шанс на счастье. Я вот в своё время проморгала.
Через два дня Лариса была в Москве и ходила по белому сверкающему паркету Дома кино под руку с Ключевским. Гоша смотрел на неё издали, и на его лице ясно читались обида и восхищение.
С Гошей Лариса объяснилась накануне.
– Почему так быстро? – недоумевал Гоша. – За какие-то десять дней…