Свои люди (сборник)

Новый Валентинин поклонник купил ей паркет. Штабеля паркета громоздились в комнате и коридоре. Довольная Валентина шныряла туда и обратно, что-то примеряя и рассчитывая.

– Сядь, – сказала Лариса. – Давай хоть чаю попьём.

Валентина налила чаю и примостилась на краю табуретки.

– Нравится? – спросила она у Ларисы.

– Кто? – не поняла она. – Так я ж его не видела…

– Не кто, а что! Паркет, говорю, нравится?

– Нравится, – кивнула Лариса.

– Буду я теперь с буковым паркетом…

– Валь, – прервала её Лариса, – а ты знаешь, у индусов считается, что мужчина восходит к Богу сам, а женщина только через мужчину…

Валентина поперхнулась чаем.

– Ключевский, что ли, звонил?

– Звонил…

– Господи… – нахмурилась Валентина. – И когда ты только эту дурь из головы окончательно выбросишь? К Богу она захотела! Да где эти мужчины-то, через которых к Богу? Глаза протри. Тут тебе паркет купят, и ты на седьмом небе… Хорошо, хоть ума хватило тогда не уехать. Он бы и тебя бросил…

Вчера после звонка Ключевского Лариса опять ездила на Петроградскую. На фасаде дома парила над городом в развевающихся одеждах каменная женщина…

Лариса постояла немного и заторопилась домой. По квартире в обвисших тренировочных штанах бродил Люсик, а Вадик хотел есть.

1987

Дача

В пятницу мы поедем в Ропшу!

– Это уже не Ропша, а Гропша! Невозможно! Сделали из дачи трудовую колонию…

– Какая дача?! Это са-до-вод-ство. Совсем разные вещи! Да старики только благодаря этому садоводству и живы!

– Я не понимаю, мы что – живём с этого участка? Почему надо надрываться? Всё засадили, к дому пройти невозможно. Дача – чтоб отдыхать. Гамак, лужайка и две берёзы…

– У кого в Ропше ты две берёзы видел? У Марьи Трофимовны каждый клочок земли засажен, у Евсей Степановича…

Пошло-поехало… Сколько себя помню: Ропша, Ропша… Надо тащить пудовые сумки в Ропшу, надо сажать картошку в Ропше, надо копать грядки в Ропше, надо поливать, удобрять, прореживать… И так все выходные – с весны по осень. И это называется дача!

И ведь добровольно обрекли себя на эту каторгу. Мама с бабушкой взяли участок от институтского профкома для меня. Мне был годик, я сидела в одной распашонке на маминых коленях и терзала сахарным молочным зубом морковку первого ропшинского урожая. Так гласит семейное предание, запечатлевшее тот несравненный миг пожелтевшей от времени, йодистой фотографией.

Дед о садовом участке и слышать не хотел:

– Я, морской офицер, капитан первого ранга, буду огурцы разводить! Укроп сеять? – хорошо представляю своего деда в гневе. – Я, боевой офицер, с навозом возиться?!

По прошествии времени всё переменилось. Река дней унесла это в небытие, и сегодня в рассказываемое мамой и бабушкой плохо верится. Теперь достать машину хорошего навоза – предел мечтаний, неотложная дедушкина забота.

С раннего утра посылаются на пыльную просёлочную дорогу дети и внуки: смотреть, не забрезжит ли на горизонте машина с дефицитным, пахучим грузом. Отсутствие её грозит неисчислимыми бедами – не нальются яблоки, не вызреет клубника, смородину сожрёт тля, а бабушка ляжет на диван с валидолом, потому как не выпустили в назначенный срок острые красные языки её любимые гладиолусы.

Смотреть надо в оба, а то перехватит машину Марья Трофимовна или Евсей Степанович, конкурирующие фирмы. Куда моим старикам-теоретикам угнаться за своими соседями? У них нет практических навыков земледелия. Марья Трофимовна родом из деревни, а уж про Евсей Степановича и говорить нечего – семь поколений предков-землепашцев за плечами.

Дедушка с бабушкой сидят на летней кухне и читают толстый справочник по садоводству и огородничеству.

– Маша, – говорит дедушка, снимая очки в толстой роговой оправе, – а вот посмотри, тут написано, что смородину надо опылять раствором марганца.

– Где? – вскидывается бабушка. – А здесь сказано, что купоросом.

– Что будем делать? – сокрушается дед.

Вот так всегда. Умные справочники дают противоречивые советы, куст смородины хиреет и вянет на глазах, дедушка с бабушкой прыскают его марганцем и купоросом, выписывают из библиотек всё новые и новые книги с советами для начинающих садоводов. В книгах яркие картинки невиданных плодов и ягод. Я люблю рассматривать их долгими летними вечерами, забравшись в старое кожаное кресло и подобрав под себя ноги.

Если закрыть глаза и погрузиться в сладкую воду воспоминаний, память выудит свежее июльское утро, звук радостно-бодрой воскресной радиопередачи, тёплые квадраты солнца на крыльце и то несравненное ощущение холодка на босых пятках, когда, позёвывая и потягиваясь, шлёпаешь по мокрой траве к умывальнику. Умывальник висит на деревянной палке за сараем и издаёт тонкий, мелодичный звук.