Свои люди (сборник)

– Что ж поделаешь, Маша, – вздыхает дед, – у них свои дела… До следующих выходных.

За краем крыши садится огромное, красное солнце и освещает своими косыми, тёплыми лучами фигурки двух стариков. Они стоят рядом, совсем близко друг к другу и долго смотрят на дорогу, где медленно и плавно оседает золотая пыль.

1983

Мама и Тимофей

На самом деле моя мама человек в высшей степени добрый и в высшей степени взбалмошный. Ладить с ней нет просто никакой возможности. Она может дать сто заданий одновременно, затем отменить их, затем снова задать, в конце концов переделать всё самой, а меня отругать за неповиновение. Она может в субботу браниться из-за того, за что похвалит в понедельник. Купить мне новый наряд, а затем, решив, что я недостаточно пылко изъявляю благодарность, засунуть обнову глубоко в шкаф, пообещав не выдать никогда. Словом, моя мама… Это моя мама.

Когда я училась в школе, мы часто ссорились, а когда я поступила в институт, то и вовсе перестали понимать друг друга. Периодически, когда чаша терпения переполнялась, я ретировалась к бабушке с дедушкой. Мудрый дед вёл долгие разговоры с мамой. Коротко суть их сводилась к следующему – дед терпеливо внушал маме старую как мир истину: её дочь уже выросла и являет собой самостоятельную личность, которая при желании в очень скором времени сама может стать матерью.

Последний довод действовал на маму, как красная тряпка на быка. Она немела от негодования, а затем начинала громко хохотать. Для мамы я пожизненно была ребёнком на тонких, как две вермишелины, ногах с луковицами коленок и пышным белым бантом на голове – фотографией из семейного альбома. Но фотография от страницы к странице менялась, становясь то школьницей с толстой косой, то старшеклассницей с короткой по моде стрижкой, то рослой вполне симпатичной студенткой, – и моя мама, даже со своим характером, ничего не могла поделать с этой быстротечностью времени.

Свадебный марш Мендельсона над моей головой прозвучал в маминых ушах ударом грома.

А через год появился Он. Маленький, сморщенный, со старческим малиновым личиком, мягкой продолговатой головёнкой с редкими кустиками пуха и вздутым животом, в центре которого торчал обрубок пупа (до чего же уродливы новорожденные!). Однако отныне он стал воплощением красоты, смысла и содержания жизни в нашем доме. И на него полился нерастраченный источник любви, заботы и нежности.

– Теперь ты для меня не существуешь, – сказала мама, когда я вернулась из роддома. – Теперь у меня есть Он.

– Но почему же… – попытался возразить мой муж. – Это ведь наш ребёнок.

– Не подходи, – холодно отчеканила мама. – Ты не стерилен, от тебя микробы.

Молодой отец растерялся, покрылся красными пятнами, открыл в негодовании рот, чтобы… Но в этот момент из свёртка, положенного на диван, раздалось невнятное покряхтывание, а затем громкий и требовательный крик.

– Ребёнок хочет есть, – мама прижала свёрток к груди.

– Может быть, вы его и покормите? – насмешливо спросил молодой отец. Мама задохнулась от возмущения и передала младенца в мои руки.

Впрочем, история, которую я хочу рассказать, вовсе не о том, и связана с этим пространным вступлением лишь косвенно. Дело в том, что в нашем доме проживало ещё одно живое существо – толстый чёрный кот по прозвищу Тимофей.

Тимофей занимал в мамином сердце место исключительное. Обычно мама приходила с работы, открывала дверь и начиналось: «Ах, ты мой ненаглядный! Мой лапусик! Как же ты весь день без меня? Небось, голодненький… Разве эта бездельница тебя накормит как надо? Ну, ничего – я свежей рыбки принесла, специально для тебя в очереди стояла…» И далее, уже вечером перед телевизором, лаская ненаглядного лапусика на коленях, мама обычно говорила, выразительно глядя в мою сторону: «Он единственный, кто меня не расстраивает!»

На это мне возразить было нечего. Кот имел передо мной два неоспоримых преимущества: во-первых, не умел разговаривать и потому всегда соглашался с тем, что сказала мама, а во-вторых, был всё-таки мужского рода. Хотя сей факт, надо сказать, остался в прошлом…

Мама сама свезла Тимофея в ветлечебницу, так как по молодости лет жгучими мартовскими ночами кот начал уходить из дома. Причём загуливал не на шутку, являясь через несколько суток с вырванными клочьями шерсти и подпухшим зелёным глазом. Мама это очень переживала, подозреваю, что в ней говорило чувство собственничества, так развитое у женщин. Поэтому постыдные загулы решено было прекратить.

Надо честно заметить, что поездка в ветлечебницу произвела неизгладимое впечатление не только на обречённого отныне на безбрачие Тимофея, но и на мою маму. Когда она вернулась, на ней не было лица.

– Он кричал нечеловечьим голосом, – сказала мама и налила себе валерьянки.

После описанных выше событий Тимофей перестал повиноваться низменным животным инстинктам и не обращал внимания на представительниц противоположного пола. Но на улицу продолжал ходить, очевидно, чтобы окончательно не потерять интерес к жизни.