Свои люди

— Ну не заводись! Не на-адо! — ослаб голосом мастер. — Я ведь как? За что купил, за то и продаю. Ешь! — И, отпробовав из своей тарелки, прижмурил глаза. — Красота-а-а! Чего-чего, а готовит моя жена дай бог каждой! Им сейчас, бабам, власти много дали. А толку хрен с бубликом! Их дело какое? Семья и порядок в доме. Это она сейчас готовить научилась. С тещей жили, не умела. У меня теща в Червоном Яре живет. Та-а еще теща! Стекловаты в постель не жалко подсыпать. Марина меня все уговаривала: «Давай, мол, ее к себе заберем!» А я ни в какую. Я свою мать к себе не тяну. Помочь? Помогу! Разобьюсь…

— Платок подарить — это не помощь! — вырвалось нечаянно у Мишани. Ив то же мгновение понял, что задел Филецкого за живое и задел крепко. Вскочил из-за стола, впился в Мишаню горячей чернотой глаз.

— И не только платок! Не только, понял?! Я ей плиту газовую достал! Импортная вещь! У кого в селе такая плита? У кого?

— Не то ты говоришь, — не поднимая головы, выдохнул Мишаня и почувствовал знакомое нервное напряжение, вспыхнувшее в сердце крохотным, но стойким огоньком. — Не то! Пусть, ты говоришь, у нас пресно! Пусть! Но у нас все вместе живут! — Поднял голову, глянул в глаза мастера, ожидая отпора, защиты хотя бы. Но жгучий свет в глазах Филецкого потух. Он уселся за стол, улыбнулся виновато.

— Что это мы с тобой, как петухи?! Эх-хе-хе! Молодой ты, Миша! Это сейчас ты так говоришь, пока холостой-неженатый! А женишься, поймешь! Жить надо от родителей отдельно. Азбука жизни! Я ее, эту азбуку, осво-оил! — И оглядел хозяйским взглядом кухонный уют. К месту сказать, отменный — кастрюльки, тарелочки в ухоженной чистоте, газовая плита новехонькая, стены выложены голубым кафелем с цветочками.

— Все сам, своим горбом! Дом, конечно, надо еще обделывать, но это время! А занимать не занимал! У матушки моей и денег не было. А у тещи е-е-есть. Предлагала, когда строился. А я ни в какую. И не жалею. Случись, не дай бог, пожар. Пусть дотла все сгорит… Мое будет гореть. Мое-е-е! Никому я не должен. Родичи, они что? Они даду-ут! Помогут! А чуть что, кольнут шилом. Мы, мол, ему дали! Азбука жизни… Ешь, ладно!

Сам мастер на аппетит не жаловался. Горбушку хлеба, натертую чесноком, откусывал крепкими зубами. Вытер масляно блестевшие усики, спохватился. И вытащил из кармана пачку чистых накладных бланков.

— Чуть не забыл! Подмахни парочку на всякий случай… Может, какой дефицитик случится… — А когда Мишаня расписался, польстил: — Подпись у тебя как на деньгах!

Бланки спрятал в карман. Откинувшись на стуле, облегченно вздохнул.

— Поездочка наша, в общем, ничего-о! А? Я вот, пока ты в галантерейный заходил, в книжный заглянул… Там у меня блат маленький е-е-есть! — Повел Мишаню в свою «избу-читальню», достал с полки новенькую, с золотым тиснением книжицу.

— О! Вещь… Подержи, подержи!

Мишаня полистал вощеные, пахнущие типографской краской страницы. Радость мастера была ему безразлична. В книгах, по правде сказать, искушенности особой он не имел. Читал то, что необходимо было читать по программе. За чтением этим стояла отметка, а значит, и стипендия. Без стипендии отпускные приезды домой, в Курманаевку, были бы безрадостными. Но книгу дефицитную разглядел внимательно, на обратную сторону заглянул, где цена стояла.

— Там смотреть нечего! Я за нее два червонца отстегнул! — благодушно улыбнулся мастер и погладил любовно ладонью темно-зеленый переплет. — Философия, Михаил Петрович! Раньше лежала, бери — не хочу! А сейчас тоже подорожала! У Меня не только философские, у меня и исторические есть. «История государства Российского»? Пожалуйста! «Наполеон»? Пожалуйста! Даже два у меня «Наполеона»!

Мишаня всмотрелся. Точно, две книги были у Фи-лецкого о Наполеоне. Прошелся вдоль книжных полок, чувствуя пятками скользкую гладь паркета, читал неведомые наименования. А мастер уселся в кресло, закурил, в лице его покоилось мечтательное благодушие.

— Есть, есть экземплярчики, Михаил Петрович! Я не для мебели, как другие, собираю. Я читать люб-лю-ю-ю. По ночам свету пожег! Классику предпочитаю, старую классику… Современных мне даром не надо. Брешут! Я их сразу раскусил. Читать начнешь, вроде похоже на правду. А под конец повидлом зама-а-ажет! Злой ангелом сделался! А вора коллектив перевоспитал! Сме-ех! И кому только лапшу на уши вешают?! Александру Трофимычу? Не выйдет! Кишка у вас тонкая, товарищи писатели! Человек, Миша, каким родился, таким и умрет. Азбука жизни…

Филецкий задумался. Смял сигарету, и черные глаза его глянули на Мишаню с усталой, затравленной какой-то грустью.

— А почему брешут, знаешь? Сладко жить хотят. Икорочку с хлебцем кушать хотят… А икорочка, по нынешним ценам, тоже не дешевая! Вот и весь фокус. Эх-хе-хе-е! Классики другое дело! У них истина… Сейчас, сейчас я тебе найду…

Тонкие пальцы скользнули по разноцветным корешкам книг, вытащили нужную. Начал листать страницы…