Свои по сердцу

Ландыш особенно мил сердцу Федора Ивановича, — покойница всем цветам предпочитала ландыши и медуницу. Но медуница распустится только в июле, — всему свое время, своя череда. И Федор Иванович вздохнул умиротворенно: быть может, придет череда и для него, за грустью и болью засияют безглагольные, светлые дни.

Он собрал большой букет из ландышей, горьковатый их запах обжигал Федора Ивановича воспоминаниями. Кто-то пел в лесу, и Федор Иванович вслушивался, старался разобрать слова.

Из-за деревьев вышел бородатый мужик с ружьем за плечами, он собирал ландыши и пел, голос у него был приятный, чистый — тот непритязательный, от души идущий голос, каким обычно поет русский человек, когда он наедине с собою. Мужик увидел Федора Ивановича, снял фуражку, поклонился, перестал петь.

— Доброго здоровья, ваше благородие! — сказал мужик и тотчас конфузливо добавил: — Ландыш собираю, вот новость! Ландышу нынче много, запоздал он малость, вот и рви!

— Жене в подарок? — спросил Федор Иванович.

— Ну, жене! Скажет барин тоже!.. Жене полсатину дарим. Ландыш сыну понадобился. Случай такой…

— А сын жене подарит, не правда ли?

— Правда, да не совсем так, ваше благородие, — рассудительно произнес мужик и попросил у Федора Ивановича разрешения выкурить трубочку. Федор Иванович разрешил, мужик присел на пенек, набил трубочку, закурил.

— У сына его милая помирает, — дрогнувшим голосом сказал он. — Из города приехала, а жена истинная ушла в Ямбург, к сестре. Сейчас милая евонная помирает от тоски и всякой какой-то другой напасти. Сын волком воет. Пошел к милой, — она ландышу просит. Вот он, ландыш, — какая в нем, ваше благородие, помога? Что он может, ландыш?

— Милая эта, про которую говоришь, красивая? — спросил Федор Иванович.

— Какая красота в простой деревенской бабе? — сухо и строго ответил мужик. — А жена истинная в Ямбург ушла. Сраму теперь!.. И давай не доктора, а ландышу!

— Ландыш поможет, — о чем-то подумав, уверенно сказал Федор Иванович. — Если ты хочешь, чтобы милая сына твоего поправилась, принеси ей ландышу, положи на грудь.

— Я положу, ладно, — сказал мужик.

— Положи и улыбнись ей. А если умрет, то умрет счастливая. Любила, мучилась… У меня вот тоже ландыши…

— Кому на грудь положишь? — с усмешкой спросил мужик. — Господское дело — в банку ставить, нюхать, какой запах приятный… А тут, видать, ландыш вроде как хлеб.

— Возьми и мои ландыши, на, — сказал Федор Иванович и протянул мужику свой букет. — Торопись к дому. Пить ей много не давай. А я доктора пошлю. Где живешь?

— Здесь, в Малых Борницах, в сторожке. Я в лесниках. Идти мне можно?

Мужик снял фуражку, поклонился, сказал: «Благодарствуйте» — и пошел скорым, легким шагом. Федор Иванович глядел ему вслед, думал о той, которую любит его сын, и представлял, какая она с виду. И почему-то думалось ему, что женщина выздоровеет; вот сейчас пойдет он к Карлу Осиповичу, искусному доктору, лечившему русских барынь от всевозможной пустой дамской напасти, и пошлет его в сторожку к леснику. Выздоровеет та, у которой карий глаз, на будущий год пойдет она в лес собирать ландыши и в чем-то станет равной Федору Ивановичу.

Так хотелось думать ему — старому человеку, заклинавшему молчать и таиться и не умевшему сохранить в тайне ни одно из чувств своих.

Он пришел на дачу усталый, голодный, но довольный и даже порозовевший, в глазах его играли лукавые огоньки, и пахло от него цветами, лесом, деревенским воздухом.

В большой зале устроили танцы, и хозяйка дома, взяв в руки платочек и помахивая им, пошла навстречу Федору Ивановичу, приседая и кружась. В петлице сюртука у Федора Ивановича был продет ландыш, хозяйка вплотную подошла к Федору Ивановичу, остановилась, улыбнулась, а музыка продолжала играть русскую, и все гости хлопали в ладоши и притопывали.

— В то утро, босая и неодетая, она бежала за ландышами, — тихо проговорил Федор Иванович, а хозяйка снова приподняла платочек, подбоченилась и, кланяясь низко Федору Ивановичу, пошла от него, приседая и кружась.

1939 г.

ЧРЕЗ БЕЗДНЫ ТЕМНЫЕ

Но с детства прочного и кровного союза
Со мною разорвать не торопилась Муза:
Чрез бездны темные Насилия и Зла,
Труда и Голода она меня вела —
Почувствовать свои страданья научила
И свету возвестить о них благословила…

Н. А. Некрасов

1

— Эй, ярославец-красавец! Иди-ка сюды, щи тут остались, может, доешь? Смотри-ка, ты какой, одни кости!

— С утра не евши. Которые щи?

— Ешь эти. Не одолел я чугуна, а выливать жалко. Думаю: пусть человеку достанутся. Ты что, в лакеях находишься?

— Вовсе нет. И какой же я, по-вашему, красавец?

— А какой: сюртучок у тебя на вате, нос правильный, губки розовые, и годов тебе, поди, осьмнадцать. Давно примечаю твою личность. Что делаешь?

— Работу ищу.