Помогло ли лечение – неизвестно. Несколько месяцев спустя, в сентябре 1960 года, смертный приговор Лунюсу был приведен в исполнение. Его дочке было тогда пять лет.
Семьдесят четыре года спустя после гибели евреев из Линкмениса мы с Эфраимом Зуроффом стоим на лужке, где в июле 1941 года евреев по приказу Адомаса Лунюса сначала посадили на землю, потом уложили лицом вниз. Наверное, он все же разрешил им помолиться. И не раздел догола, расстрелял одетыми. Поступил гуманно. Лес вокруг красен от малины – в этом году ее особенно много. Может, и тогда, в июле 1941-го, так было? Путешествуя по Литве, мы увидим огромные ягодники на всех местах массовых убийств. Зурофф никогда в жизни не видел лесной малины. И вот как увидел. А мне, когда я смотрела на ягоды малины, вспомнилось давно читанное стихотворение Марины Цветаевой:
Эфраим Зурофф стоит рядом с памятником и читает кадиш – поминальную молитву. Молится, а потом поет. Не знаю, как мне себя вести, и потому стою поодаль и жду, пока он закончит. И тут слышу странный звук. Очень странный. Охотник за нацистами плачет.
Здесь же, совсем рядом с местом расстрела и памятником, – усадьба. Мужчина трактором убирает сено, женщина пропалывает грядки в огороде. Подхожу, спрашиваю про убийства, которые совершались прямо у них под окнами – под окнами у их родителей или дедушек и бабушек, потому что эти двое слишком молоды, сами они ничего видеть не могли. Здесь жили их родители. Женщина показывает нам старый сарай. В тот день, когда отряд Лунюса расстреливал евреев, белоповязочники на полдня закрыли всех детей из деревни Дваришкяй в этом сарае и стерегли их, чтобы не вылезли оттуда и не увидели. Хлев Миколаса Пиланиса на холме уже развалился, а сарай этот еще стоит. А кто, спрашиваю, расстреливал. Литовцы, все они были литовцы, из Линкмениса, отвечает женщина. Так отец говорил. И родители моего мужа, и они были в этом сарае, когда расстреливали евреев. Они знали и тех евреев, и тех литовцев.
Соседняя изба. Здесь живет одинокая девяностолетняя старушка Янина. Она все помнит. Так сказала соседка. Но она не расскажет. Муж Янины был партизаном. Долго сидим в доме у старушки. Не хочу, не скажу, говорит она. Кто расстреливал? Немцы, отвечает, только немцы. Потом все-таки рассказывает:
Молодая была. Когда евреев вели расстреливать, я была у соседских дочек по ту сторону дороги. Вели прямо мимо нас. Мы думали, что их увели из домов, говорили, на собрание. Мы решили, что, пока их не будет, в их домах сделают обыск, а потом их приведут обратно. Пока сидели, слышали выстрелы. Когда выстрелы стихли, я вернулась домой, и только потом от мамы узнала, что всех евреев расстреляли.
Мужа Янины, когда вернулись русские, застрелили люди из истребительного батальона. Ее саму сослали в Сибирь – видно, из-за мужа. Был ли будущий муж Янины, партизан, на поляне в то время, когда расстреливали евреев? Не знаю. Хочу спросить фамилию старушки, но зачем? Чтобы и ее поискать в архивах среди перечисленных убийц? Но ведь эта одинокая старушка, живущая в убогом домишке, здесь ни при чем. Прощаемся. Вижу на стене фотографию в рамке – красивый молодой мужчина. Это он, ваш муж? Нет. Это сын, говорит она. Единственный. Умер уже.
Идем к машине, собираемся ехать дальше. Нас догоняет женщина, которая познакомила с Яниной, хочет дать только что выкопанной картошки, лука. Она не хотела ни идти с нами к Янине, ни разговаривать. Узнала меня, видела по телевизору. Отдавая картошку, сказала, почему не хотела ни говорить, ни участвовать в этом: “Ай, еще напишете или по телевизору расскажете… Не хочу”.
Швянчёнис / Свенцян
В конце XIX века в Швянчёнисе жили 3172 еврея
(52,6 % населения местечка).
Еврейский Новый год – 7–8 октября. Из Вильнюса прибыл Особый отряд. Тридцать мужчин.
Как записано в протоколах допросов членов Особого отряда, 7 октября 1941 года на грузовике из Вильнюса расстреливать евреев из Швянчёниса и окрестных населенных пунктов прибыли эти сыны Швянчёнского края: Губертас Денинис, Стасис Чепонис, Дионизас Голцас, Владас Клюкас, Владас Буткунас[170]
.Свидетельствует Юозас Буткявичюс, кормивший расстрельщиков: