Своя земля

— Ничего подобного. — Она исподлобья взглянула на него и попыталась ускользнуть в кухню к матери.

— Да что ты боишься меня, я ведь не кусаюсь! Сядь, поговорим, а то я скоро уеду и побеседовать не придется, — удержал ее Николай Устинович.

— Я слушаю. — Надя, совсем как школьница, присела на краешек стула, положила руки на колени, словно заставляла себя сидеть покойно, и, склонив голову набок, поглядела на него живо и ясно.

— Да-а, вот так-то. — Не зная, что говорить, Николай Устинович прошелся из конца в конец горницы, поглядывая на окна, достал папиросу и закурил. Анастасия Петровна вышла из кухни, быстрым и встревоженным взглядом скользнула по их лицам и принялась накрывать на стол.

— Век не уезжал бы отсюда, да нельзя, — продолжал он, останавливаясь у окна. — Мне и в первый раз понравилось здесь, и тогда все было в зелени, в цветах, война будто и не коснулась вашего села. Мы ведь привыкли видеть разорение, гарь и развалины, а сюда приехали, даже удивительно: все цело, ни одного разбитого дома. Помнишь, Ната, как мы с Алешей пришли в твой дом? Идем мы с ним по улице, выбираем, где бы остановиться, увидели твою хату, и так приглянулась она, ну, словно мирным воздухом дунуло на нас. «Ага, — думаем, — вот это нам и нужно», и завалились мы в хату, непрошеные гости.

— У нас летом всегда хорошо, — согласилась Анастасия Петровна.

— Николай Устинович, а вы хорошо знали Алексея Бережного? — с приливом внезапной решимости спросила Надя, словно испытывая Червенцова настороженным взглядом.

— Алешу? А как же! — воскликнул он. — Кому как не мне знать его! Замечательный товарищ, прекрасный летчик, в полку его любили. А мне Алеша был лучшим другом, больше года, можно сказать, из одного котелка ели, под одной шинелью спали, так спаялись, водой не разольешь… Фронтовое братство — не просто красивое слово, Надя. Это, знаешь, как говорилось раньше, жизнь отдай «за други своя».

— Как же с ним это случилось? — требовательно спросила Надя, налегая на слово «это».

Николай Устинович развел руками.

— Как случилось? На моих глазах его сбили. А летчики, Надя, чаще всего гибли в воздухе, в бою. Так и Алеша. Своим самолетом он прикрыл ведущего, даже больше, командира, а немцев было двое. Они и сбили Алешу, тут же, почти над вашим селом… Да-а, редкого мужества был человек, очень редкого, настоящий сокол.

— Значит, он за кого-то погиб, — просто сказала Надя, задумчиво щурясь на светлый квадрат окна. — Как это вы сказали: «за други своя»?

Николай Устинович накинул голову, посмотрел на нее, мигая веками, — что-то оскорбительное почудилось ему в ее словах, как если бы она испытывала его, будто недоверчивый следователь.

— Ну-у, это не так. Алеша просто увлекся тогда, а в бою головы терять нельзя, особенно летчику, за это он и поплатился, — ответил он почти обиженно.

— Всякий человек своей смертью умирает, не за других, — тихо сказала Анастасия Петровна.

— Да, смерть никого не щадит, особенно на войне, — отозвался Николай Устинович.

— А наверное, очень тяжело знать, что кто-то погиб за тебя, — Надя низко опустила брови. — Ходит человек по земле, живет, радуется, и только потому, что другой уже умер… вместо него. Это страшно!

Николай Устинович смотрел на нее растерянно.

— Откуда у тебя такие глупые мысли? — удивленно сказала Анастасия Петровна.

— Почему глупые, мама? Ты скажи, разве могла бы ты быть счастливой, если б знала, что проживаешь чужую жизнь? — откликнулась Надя с неожиданным вызовом.

— Как это «чужую жизнь»? Не хочу и слушать твои бредни, — сердито сказала мать.

— А вы не могли бы достать карточку Бережного? — спросила Надя очень тихо, и глаза ее засветились. — Мы так хотели, чтобы она была на памятнике.

— Кто это «мы»? — Анастасия Петровна беспокойно покосилась на дочь.

— Комсомольцы, пионеры… ну, словом, все, кто за могилой ухаживает.

— Кажется, есть, — глухо кашлянув, сказал Николай Устинович. — Если цела, пришлю.

«Она не так проста», — подумал он, и выражение суровой сосредоточенности появилось на его лице.

— Только не забудьте, я очень, очень прошу, — порывисто произнесла Надя и, подхватившись со стула, выбежала из горницы, закрывая лицо локтем.

— Ты куда? — крикнула Анастасия Петровна в окно. — А завтракать с нами?

— Не хочу, я уже поела, — отозвалась она со двора и хлопнула калиткой.

Анастасия Петровна взглянула на удивленно застывшего Червенцова и пожала плечами, осуждая непонятную девчоночью пылкость дочери, — будто вихрем вымело ее из комнаты. Что с ней случилось? Ох, уж эта горячка! Пора, давно пора и посолидней сделаться.

10

Все так не просто, тревожно стало в жизни Федора.