Своя земля

Как-то зимой, провожая Надю по ночным, полным снега и тишины улицам, он говорил, что лучше вырвет свое сердце, если оно такое глупое, чем позволит ему накопить хотя бы дольку гнева или обиды на нее. Что он, маленький, что ли, не может управлять собой? Возьмет себя в руки, вот и все! Нет, Федор не обманывал тогда Надю. Он знал, что поворот в его жизни совершен, и совершен окончательно, и внезапная легкость этого поворота наполняла все его существо уверенностью: ничто не омрачит их жизни с Надей. В тот момент даже Петька Лазарев, который, сам не зная этого, терзал его душу, даже Петька мог бы стать самым лучшим его другом.

Но Федор повторял удел многих людей, — счастье представлялось той высокой ступенькой, откуда вся жизнь начинает казаться доброжелательной и благосклонной к нему. Разлад в семье по-настоящему он увидел в неостывшам влечении Нади к хору. Она, как девчонка, бегала на спевки, не расставалась с прежними подругами, словно не осознала перемены в своей жизни или же значения не придала ей. И Петька Лазарев по-прежнему отличал ее из всех участниц хора, не Клавку Кичигину, голосистую дочь птицевода, а ее, Надю, с нею был занят больше, чем с другими.

В дни спевок Федор уже не заглядывал в клуб, — не хотел встречаться с Лазаревым, да и люди могли подумать черт знает что. Но если бы ему дали власть и право распоряжаться, он без всякого сожаления и колебания распустил бы хор. Кому от него радость, перед рябоольховцами выступает редко, то в район вызывают, то в область.

Однажды, возвращаясь в сумерках домой, он проходил мимо клуба и внезапно услышал из-за переплетенных кустов сирени тихий и ласковый смех Нади. Раздвинув кусты, он увидел Петьку и жену. Они были вдвоем в этом известном всей молодежи села укромном уголке. Надя сидела на врытой в землю скамье и, улыбаясь, слушала Лазарева. Петька стоял перед ней, опираясь на трость. Они смолкли, когда увидели Федора, но ни испуга, ни растерянности, как ожидал, он не заметил в глазах жены.

— Ты за мной? — весело сказала она, поднимаясь. — Молодец, вот хорошо как!

— Здравствуй, Федя, давно не виделись, — Лазарев переложил трость в левую руку и протянул ладонь, но Федор, нахмурившись, сделал вид, что не заметил его движения, и повернулся к Наде.

— Ты собираешься домой? — насупленно спросил он.

Лазарев пошел с ними, и Надя шла медленно, стараясь не опережать колтыхающегося в походке Петьку. Федору пришлось тоже приноравливаться к его поступи.

Оставшись с женой, он недовольно проговорил:

— Чтой-то и по будням Петька собирает вас. С какой это прыти?

Надя передернула плечами:

— Мы готовим новый концерт.

— Концерт концертом, а только от Петьки подальше держись, — жестко сказал он. — Ты смотри, недолго и другую ногу ему поправить.

— Скажи, пожалуйста, какой Алеко, — засмеялась Надя и сразу оборвала смех. — Ты и в самом деле не вздумай, слышишь! Он ко мне по-хорошему, а ты, дурень, бесишься.

Она теперь часто употребляла непонятные Федору слова, и он отмалчивался, боясь попасть впросак.

Шел уже третий месяц их совместной жизни, и он все еще не переставал удивляться тому, что внесла в нее Надя. Тем мучительнее стало видеть Петьку Лазарева, тем унизительнее и гнетуще было чувство неприязни, даже враждебности к нему. Поначалу Федору представлялось, что увлечение жены постепенно увянет, ее захлестнет суетность домашних дел и обязанностей, но время шло, и вскоре он понял, как бесполезны его ожидания. Людская похвала, казалось, кружила голову жене, — ничему с таким жаром она не отдавалась, как своему участию в хоре. Постоянное место на стареньком комоде заняли ноты, целая стопка. Федор порой заглядывал в них и, недоверчиво рассматривая вязь черных значков с хвостиками и черточками, старался понять, как они могли стать между ним и Надей. Она приносила их из клуба, все новые и новые, и Федор догадывался, что это Петька Лазарев снабжает ее нотами.

— Либо ты в артистки податься хочешь, — сказал он однажды насмешливо.

— А может, и стану, — задорно ответила она. — Или нельзя? Вот в Москву поедем, там выступать будем.

— В Москву? — огорошенно спросил он. — Зачем? Когда поедешь?

— Скоро, Феденька. На смотр туда поедем.

— Дался тебе этот хор, совсем от дома отбилась, — с неудовольствием сказал Федор.

Он подумал, что Надя может ускользнуть от него, — ему еще ни разу не приходилось слышать, чтобы у такого простого рабочего парня, как он, жена была артисткой. Агрономом или учительницей, это куда ни шло, а то артистка, ну и профессия! А он что будет делать? Жить-то придется в городе, артистки по деревням не живут, что-то не слышал про это. Ладно, можно устроиться слесарем на каком-нибудь заводе, а мать, а хозяйство? И все Петька Лазарев со своим хором, не подвернись он, никакой тревоги Федор не знал бы.