Своя земля

Ровные цепочки растений, распластав по рыхлой земле сочноглянцевитые листья, нежились в благостном тепле. Владимир Кузьмич проходил рядок за рядком, и на каждом густо сидели зеленые близнецы, и казалось, зной ничуть не беспокоил их: так весело, задорно взглядывали они в небо. Вас бы призвать в свидетели, мои союзники! Привести бы сюда Георгия Даниловича и Гуляеву, посмотрите, вот они, наши доказательства, наши доводы! Где еще с такой охраной, с таким бережением холят растеньица, — Владимир Кузьмич про себя продолжал спор с секретарем райкома, — вот тут-то и вызревает честь района, полюбуйтесь! И не то еще будет, когда здесь пройдут машины и под каждый росток вольется животворящая влага. Растите в тепле, чистоте и сытости! Ну, а дальше посмотрим, как быть, хозяева-то земли мы. Как бы широко ни раскрывался горизонт свыше и как бы далеко оттуда ни заглядывали, а у земли все-таки виднее, здесь обостреннее постигается связанность с ней. Как-никак он представлял добрые шесть-семь сот рябоольховцев, прочно сроднившихся с землей. Она стала для них всем: и счастьем, и горьким проклятием, и уверенностью в лучшей жизни.

Солнце, опираясь на сиреневую тучку, низко висело над лесом, когда Владимир Кузьмич выбрался из полей. Подходя к колхозной конторе, он издали приметил агронома Варвару Власьевну и секретаря партийной организации Беломестную. Рядышком сидели они на траве и, близко склонившись головами, что-то рассматривали. «Вот, кстати, и они, одним махом решим дело», — подумал Владимир Кузьмич. Пока от перекрестка дорог добирался до села, у него вызрела утешительная мысль: никакого преступления он не совершит, если не посеет эти тридцать гектаров, и от этого внутри установилась какая-то холодная ясность. В конце концов, какой это обман, свеклы все же будет больше, чем потребовали от колхоза, и без этих гектаров. Куда хуже, куда сквернее, если вновь утратится вера людей в свое право распоряжаться землей, если все равно будет так, как понуждают свыше. Георгий Данилович и все они настаивают лишь потому, чтобы никто не мог упрекнуть их в том, что они не умеют доводить до дела принятые ими же решения. А прав-то он, хотя сила и за ними. Ну, влепят еще один строгач, ну, может быть, на пленуме обсудят его поступок, вот и весь риск. Но ему станет легче смотреть в глаза колхозникам, быть требовательнее. Тут его не собьешь, над землей глумиться нельзя, это же все равно, что плевать в лицо матери.

Владимир Кузьмич сзади подошел к женщинам. Увидев его, они встали, словно застигнутые врасплох. Варвара Власьевна держала в руке моментально скатанный в трубку журнал и диковато-усмешливо смотрела исподлобья.

— Дайте-ка взглянуть, чем вы так интересовались, — сказал Владимир Кузьмич, протягивая руку.

Агроном отдала журнал и, покосившись на Беломестную, внезапно расхохоталась.

Женщины, оказывается, рассматривали журнал мод, он и не предполагал, что такие вещи могут существовать. Перелистывая его, Ламаш натыкался на кокетливо приодетых красавиц, подобных той девчушке на «шпильках», что встретил в городе, в позах, которые и не подсмотришь в жизни. Однако у него промелькнула мысль, что недурно показать журнальчик Нине, пусть она подберет себе что-нибудь подходящее, не все же носить простенькие платьица, не все же ссылаться на деревню, где, в чем ни появись, все хорошо, было бы опрятно. Чем же она хуже той городской дивчины с белой сиренью? А-а, вот и молодчики в изысканных костюмах. Тебя бы на трактор, пижон, посмотрел бы, каким бы стал ты после первой же смены, небось так изящно не подпирал бы бок, не держал бы с таким фасоном папироску. Смотрите, они не только о модницах заботятся! Комбинезон, рабочий костюм для женщин. Черт возьми, неплохо завести такие, а то девчата на фермах ходят такими растрепахами, что и глядеть на них совестно.

— Обе вы страшно нужны, — сказал Владимир Кузьмич, возвращая агроному журнал. — Давайте заглянем ко мне на несколько минут.

В своем кабинете-каморке он усадил женщин на стулья, сам присел на железный ящик, который торжественно именовался сейфом. В предвечерний час, на заходе солнца, в комнате уже было настолько темно, что лица едва выделялись на белой стене: пышнолистый клен за окном не пропускал ни одного луча. Снизу, заглядывая в темные, как огромные пятна, глаза женщин, Ламаш спросил:

— Варвара Власьевна, если сейчас посеять свеклу, будет ли толк?

Агроном скупо повела плечами:

— Странный вопрос! Каждый специалист скажет — поздно. Какая теперь свекла, если просо посеяли! Недели две назад — другое дело.

— Значит, твердо нельзя?

— Вы точно экзаменуете меня, — она вся как-то трепетно вспыхнула. — Конечно, нельзя.

— Ты смеешься над нами! — удивленно сказала Беломестная. — Что это значит, я не понимаю!

— А то, что в райкоме предложили досеять те самые тридцать гектаров, — твердо, раздельно сказал Владимир Кузьмич. — Вот я и спрашиваю: будет толк или нет.

— Ты же сам знаешь! — с досадой воскликнула Беломестная. — Кому все это нужно? Почему ты там ничего не объяснил?