Своя земля

Они как раз проходили мимо гурта. Тот пестрый, ладный бычок, которым Ламаш любовался полчаса назад, поднял голову и, растопырив шелковистые уши, смотрел на них задумчивыми синеватыми глазами, медленно двигая ртом из стороны в стороны. Ярко-зеленая слюна окрасила его мясистые добрые губы.

— Вот видишь, какой бычок, вполне готов, — показал на него Завьялов. — У тебя, вижу, немало таких.

Холодным взглядом, точно уличая, он окинул Ламаша. И Владимир Кузьмич внезапно вспомнил, с каким любованием смотрел на пестрого бычка Илья Дмитриевич, с какими грубовато воркующими нотками в голосе говорил о нем, и покачал головой:

— Не-ет, рано сдавать, малы, пусть еще погуляют.

— Сосед твой, Климов, почти телят отправляет, слова против не сказал. Честь района ему дорога.

— Напрасно на него ссылаешься, у него свой расчет, у меня свой, а колхозников смешить не хочу, — со злым упрямством сказал Владимир Кузьмич. — Да и ради чего пороть горячку!

Завьялов остановился, с беглым оттенком растерянности покосился на Ламаша. На рыхлые, обвисшие щеки набежала легкая краска, он насупился, видимо, призывая нервы к порядку. Потом заговорил строго:

— Погляжу, на бюро чистую правду сказали о тебе. Как-то не верится, что ты был партийным работником, Ламаш, да еще заворгом, против любого мероприятия райкома бунтуешь. Неумно ведешь себя, учти, по-дружески предупреждаю. Мелочь — бычки, но и тут свои интересы выше государственных поставил, только так могу понять твой отказ. Ты один такой нашелся, все председатели навстречу идут, только ты против. Ну что ж, обойдемся, упрашивать не стану… Насильно мил не будешь. Пока прощай, я поехал. — Он повернулся к машине.

— Нет, погоди. — Владимир Кузьмич удержал его за руку. — Не торопись, мы еще не договорили… Ты это красиво насчет государственных интересов, а может, они твои, а? Может, ты для красивого словца про государство? Мы с тобой глаз на глаз, никто нас не слышит, поле кругом, давай-ка начистоту, на откровенность: Протасова хочешь обставить. Пока старик на отдыхе, район в гору выскочит. Как же, молодой руководитель, талантливый организатор!.. Я удивляюсь, как Борис Сергеич на твою приманку клюнул, ведь он мужик догадливый…

— Ну, знаешь, товарищ Ламаш! — воскликнул Завьялов, сдвинув брови и дергая губами. — За такие слова перед бюро отвечать придется…

Владимир Кузьмич предостерегающе помахал ладонью:

— Не пугай! — С мстительной радостью увидел он, как исказилось лицо Завьялова. — Нужно будет, отвечу. Не прошел твой номер, а!.. Сорвался!

— Ну, это тебе вспомнится! — отсекая слова, сказал Завьялов.

Он выпрямился, расправил плечи, и, круто повернувшись походкой глубоко оскорбленного человека, стараясь сохранить свою обычную картинную внешность, пошел к машине, — толстенький, с малиново лоснящейся шеей, обиженно вздрагивая на ходу округлыми икрами в тесных брюках.

— Давай, давай! — с злорадным восхищением крикнул Владимир Кузьмич. — Ишь, Наполеон районный… Какой гад! — сказал он, когда машина с Завьяловым скрылась за деревьями. — Деятель!

Илья Дмитрич стоял среди бычков, опираясь на свой посох, в позе библейского пастыря и смотрел туда, где только что кустами пробиралась «Волга». Владимиру Кузьмичу потребовалось усилие воли, чтобы возвратить себя к тому, что находилось перед его взором. Он почувствовал, как весь наполняется тоскливой злобой и гадливостью, и тише, про себя произнес: «Прохвост!»

10

Чего угодно ждал для себя Ерпулев, одно не приходило ему на ум: освобождение от бригадирства. И с этим можно было смириться, если бы его оставили трактористом, а то назначили помощником и, словно в насмешку, определили под начало молодого механизатора да еще комбайнера Федора Литвинова. Предложил такую перестановку в бригаде сам председатель. Вгорячах Андрей Абрамович решил перебраться в совхоз, но Нюшка запротестовала, какая нужда гонит его на другой конец района, и в Рябой Ольхе будет неплохо, пусть лишь умерит свою страсть к вину. Выплакала, скрепя сердце согласился.

Только один человек посочувствовал Ерпулеву: его сосед, бухгалтер Никодим Павлович. Сойдясь у плетня на границе их дворов, они постояли, покурили. Соседи были дружны, и Ерпулев не раз советовался со стариком, ценя его житейский опыт и знание людей.

— Так-то, дядя Никодим, — сказал Андрей Абрамович. — Ерпулев с утра до ночи в ноле, бывает и не жравши весь день — не видно. А чуть преступил, сразу нехорош сделался. Вот оно как оборачивается.

— Гонение на человеков соответственно времени, — непонятно ответил Никодим Павлович. — Ты с председателем душевно поговори, он и сам не без греха…

— Нам его дела недоступны.

Никодим Павлович перевесился через плетень и сказал вполголоса:

— Не скажи! А предумышленное исправление сводки? Знаешь, как теперь терзают за это?

— Чего? — не понял Андрей Абрамович. — Какой сводки? Не пойму тебя, дядя Никодим.