Сыграй на цитре

Они свистят в небе. Сотни стрел. Тысячи стрел волнами проносятся над головой; лучники империи выпускают их и натягивают тетиву снова, натягивают и выпускают. Позади нас замолкают барабаны. Корабельные матросы Цикады ушли на нижние палубы, где они будут в недосягаемости для стрел, поражающих джонки и путающихся в соломенном настиле и чучелах, как иглы в подушечках для булавок.

Стрелы утихают. Миазма отозвала их. Но, следуя моей инструкции, корабельные матросы разворачивают каждую джонку, чтобы обнажить другую крытую соломой сторону. Снова начинается барабанная дробь, и снова летят стрелы империи.

Наш гребец побелел от страха. Не каждый день оказываешься в эпицентре войны. Но эпицентр – это лучшее место, где можно быть. Я объясняю ей это так, что мы укрываемся прямо под стрелами, летящими по параболической траектории, когда Ворон толкает меня вниз.

– Эй! – вскрикиваю я, когда мое плечо ударяется о дно лодки. – Что…

– Ты тоже, – приказывает Ворон гребцу. Затем, к моему ужасу, он бросается на меня сверху.

– Слезь с меня. – Я толкаю его, когда он обнимает меня за плечи. – Что ты вообще творишь?

– Спасаю твою жизнь, что уже стало традицией.

– Мы в безопасности.

– По какому закону? О метательных снарядах в движении? Лежи спокойно, – говорит Ворон, когда я начинаю извиваться. – Ты забыла закон человеческого тела. – Его теплое дыхание касается моей правой щеки, в то время как мою левую холодят доски. – Люди со временем устают, включая лучников.

Как по команде, шальная стрела вонзается в воду рядом с лодкой. Во мне вспыхивает гнев. Что это был за выстрел вполсилы? Но затем еще одна стрела попадает в саму лодку, и я в смятении понимаю, что Ворон прав. Я не учла лучников, которые не в полную силу выполняют свою задачу. Теперь они могут стать причиной нашей смерти. Или Ворона, который взял на себя смелость стать моим живым щитом.

– Слезь с меня, – рявкаю я, толкая его локтем. Я бы предпочла умереть, чем жить в долгу перед приспешником Миазмы.

– Зефир, пожалуйста… – Ворон толкает мою голову обратно вниз, и мой висок ударяется о доски.

Мое зрение тускнеет, как будто наступает ночь, а затем темнота окрашивается розовым и белым. Мои уши наполняет музыка цитры. Над головой расцветает небо. Я лежу в белой плетеной беседке.

Это тот сон.

О небесах.

Музыка цитры все еще звучит в моей голове, когда я прихожу в себя… находясь под Вороном. В лодке. Река успокоилась. Небо чистое. Туман рассеивается, и соломенные джонки поворачивают назад, с собранными стрелами. Наш гребец медленно садится. А Ворон… нет.

– Ворон? – Что-то впивается мне в плечо. Сильно пахнет железом. Стекает по моей шее. Я прикладываю ладонь.

Рука становится красной от крови.

8. Звено за звеном

Кровь.

Она пропитала древко стрелы. Красная деревяшка шириной в ладонь, полностью погруженная в Ворона. Врач извлекает ее.

Теперь ее держит Миазма. И с треском ломает. На землю падают щепки.

– Объяснитесь!

Слуги падают на колени, и на ногах остаюсь только я, чтобы столкнуться с яростью Миазмы.

– Юг отказывается подчиниться, – говорю я. Мой голос ломкий, как и мое самообладание. Я хочу смыть кровь, которая все еще на моих одеждах. Я хочу увидеть Ворона. Я не хочу быть здесь, в этом имперском лагере, воздвигнутом на вершине склона, и отчитываться перед Миазмой. – Нам едва удалось спастись, сохранив свои жизни.

– Остальные? – требовательно спрашивает Миазма, имея в виду наших с Вороном сопровождающих.

Я складываю руки за спиной.

– Их заключили под стражу.

– Ложь.

– Я не смею предполагать ничего другого.

– Допустим. Если они дезертировали, то так и скажи!

– Миледи, – начинает Слива.

– Молчать.

Слива захлопывает рот, но смотрит на меня с нескрываемой неприязнью. Напряжение в палатке такое же густое, как свиной жир. Даже врач ощущает его, когда входит. Он облизывает губы. Миазма рявкает на него, чтобы он поторопился.

– Говори, – приказывает она после того, как тот кланяется. – В каком он состоянии?

Будь я глупее, я бы подумала, что она действительно заботится о Вороне как о человеке.

– Мастер Ворон поправится при соблюдении строгого постельного режима и курса лечения.

– Хорошо. Его жизнь – это твоя жизнь. Если он умрет, умрешь и ты.

Врач снова кланяется, как будто так и должно быть. После того как он удаляется, Миазма тоже отходит, садясь на свой стул впереди. Слуга подает чай. Она обхватывает рукой чашку. Я беру себя в руки, ожидая, что и чашку она может зашвырнуть в кого-нибудь.

В конце концов она просто выпивает залпом чай и с грохотом ставит чашку на стол.

По какому-то негласному сигналу все вокруг меня встают. Советники кланяются, а затем выходят гуськом. Я на секунду медлю, следуя за ними.

По палатке разносится мое прозвище.

– Зефир.

Миазма жестом подзывает меня. Когда я стою перед ней, она крутит запястьем, приказывая покрутиться. Я поворачиваюсь вокруг своей оси и принимаю исходное положение лицом к ней под ее пристальным взглядом. Она смотрит на повязку вокруг моего виска. Она пропиталась кровью из раны.

Ворон пролил еще больше крови.

– Ты ранена где-нибудь еще?