Как и призраки. Я способна видеть их сейчас, эти сверхъестественные вещи, в которые никогда не верила, никогда не могла видеть из-за моей запечатанной
Я бог, а не призрак. Мы не одно и то же.
Я отворачиваюсь от них, к комнате.
Над шахматной доской, лицом друг к другу, склонились два человека. Один из них – Миазма. Она сидит, подогнув колено под локоть, и потирает нижнюю губу кусочком черного камня.
– Ты нарочно поддался мне.
Другой – Ворон.
– Достойно похвалы, что ты заметила, – говорит он, и у меня покалывает шею в том месте, где Безликая Мать поцеловала ее.
В кои-то веки меня больше интересует лицо человека, чем его игра. Мои глаза прикованы к Ворону, затем скользят вниз по его переносице. Цвет его лица бледнее, чем я помню. Обвинила ли Миазма его в поражении империи в Битве у Отвесной Скалы? Или за то, что не смог предугадать мое предательство? Мой желудок сжимается, и
Но это всего лишь Миазма, уронившая шахматную фигуру.
– Да? Почему это?
Черный камень отскакивает от земли и приземляется у края моей мантии.
– Потому что опасно думать, что ты выиграла, когда на самом деле проиграла, – говорит Ворон, когда я наклоняюсь, ведомая инстинктом. Мои пальцы сжимают камень. Он не сдвинется с места. Я могу
– Знаешь, что мне нравится больше? – Миазма наклоняется вперед. – Думать, что я выиграла, когда я на самом деле выиграла.
Ворон молча очищает доску, в одиночку складывая белые и черные камни в соответствующие горшочки. Он не использует правую руку даже для того, чтобы придержать развевающийся рукав.
– Ты обижаешься на меня? – спрашивает Миазма, и мой желудок сжимается еще больше. Она не могла.
– Нет. – Ворон продолжает бросать фигурки в горшочки, одну за другой.
Позади меня бормочут призраки.
Нет. Я тянусь к нему, хватаю за руку. Я чувствую – его энергию, тепло, знакомое и податливое, – но под
– Мы ведь через многое прошли, – размышляет Миазма.
– Да, – соглашается Ворон. – Со времен Битвы на Центральных Равнинах.
– Ты тогда еще служил Сюань Цао. – Миазма качает головой. – Вепрю, точно такому же, как лидеры Красных Фениксов. Так много вепрей, за которыми следуют глупцы. Мы их всех устранили. А теперь… – Она дотрагивается средним и указательным пальцами до двух белых камней, все еще лежащих на доске. – Остаются никто и жук.
Ворон молча смотрит на доску.
– Тебе не стоит недооценивать Жэнь.
– Тогда, может, мне переоценивать ее, как и весь остальной мир? – Миазма облизывает губы. – Ты знал, Ворон? Наша императрица однажды предложила Синь Жэнь королевский титул. Я была здесь. Я видела это. Она не приняла его. Земли Синь Гуна теперь в ее распоряжении. Она не захватывает их. Раньше, когда та звезда еще была на небе, она могла бы распространять слухи о том, что сама является богом. Делала ли она это? Нет!
– Другие распространяют слухи за нее, – отмечает Ворон, и глаза Миазмы сверкают. Ему не следовало это говорить. – Прости насчет звезды, – добавляет он, и мое сердце колотится от молчания Миазмы. Я боюсь, что она неправильно истолкует его слова как жалость.
Но потом она откидывает голову назад и смеется.
– Ох, Ворон, Ворон. Вот уже двадцать пять лет я живу без благословения такой фамилии, как Синь Жэнь. Я проживу и без благословения небес. Я буду брать то, что мне нравится, независимо от того, считают ли они меня заслуживающей этого или нет. Разве не это значит быть богом? – Она берет один из двух белых камней и смотрит на него, улыбаясь. – Возможно, я потеряла звезду на небе, но Жэнь лишилась большего. Без своего маленького стратега она ничто. Я покончу с ней сама.
Не помню, когда я успеваю сдвинуться с места, но мои руки уже в волосах Миазмы, и я дергаю. Она морщится и обхватывает голову ладонями.
– Мне вызвать врача? – спрашивает Ворон без промедления.
– Не беспокойся. Старый мул для меня так же бесполезен, как и для тебя.
– Мне не стало хуже под его присмотром.
– Я оторву ему голову, если станет. – Миазма встает. Хотела бы я сделать что-то большее, чем вызвать у нее головную боль. Хотела бы я сжечь это место дотла.