Впрочем, можно было тут встретить людей случайных и способных вызвать подозрение – по тревожному его виду чувствуется, что дело у него не чисто – не иначе, как откуда-то сбежал. Такой изо всех сил старается казаться приличным, и пиджак у него по сезону светлый и почти в порядке, но уже сразу отыщешь, что не достает существенного. У других – избыток, например, сопля под носом в застывшем виде – словно костыль, подпирающий ноздрю. Некоторые и вовсе приходят в тапочках, поскольку до обуви им не удается добраться. С работы бегут, из дома, из больницы. Кого-то здесь привечают: "Ну, как, вылечился?" Вылечился, и опять сюда. А чаще даже имени не спрашивают. Псих или нет – какое это имеет значение.
– Извините, не помешал? – вежливо осведомился человек в тапочках.
Светлый костюм, и колени грязные – то, что бросается в глаза.
– Что ты здесь делаешь, Прокопьич? – спросили у него.
– Да так, ничего. Мне бы Полковника повидать.
– Он умер вчера, Прокопьич. Тут, в пивной. Кому как не тебе это знать, ты же был с нами вчера…
– Верно, был. Но то вчера, а теперь-то все в порядке? – и он широко распахивает свои небесно-голубые глаза.
А сам высматривает среди склоненных голов того, кто имел бы вид, подобающий Полковнику.
– Пошли он к черту! – рассердился Сорокин, который был не в настроении.
Ввиду неожиданно открывшейся информации он провел полтора часа в медкабинете на железнодорожном вокзале, где санитарка делала ему промывание желудка.
– Не скажите, – ответил с достоинством Прокопьич. Божья былинка, интеллигент в тапочках. – Да, у нашего друга, как обычно, куча мелких, средних и довольно крупных неприятностей, – но, думаю, и на этот раз у Полковника обойдется.
Сорокин сказал, что надо взять рыбы. Утро он начинал с диетических грибов, которые ему ничего не стоили, если не считать тяжелых металлов в печени. А вот вечером он захотел рыбы – и точка. При запахе соленой рыбы его ноздри возбужденно трепетали.
От его наглости Вику бросило в жар.
– Отдайте мне нож, – шепнул он Сорокину.
– Ничего себе! Ты хочешь, чтобы я изъял его из вещдоков! Сам возьми, если такой умный. Скажи, что отдал нож мне. Посмотрим, что из этого выйдет. Ну, скажи Косте.
При этом его рука хлопала по карману, и всем было хорошо известно, что означает этот жест. «Вот где у меня прокуратура», – любил повторять Сорокин.
– Я скажу тебе, что надо делать, если ты хочешь вернуть нож, – вкрадчиво говорил Сорокин. – Я бы хотел, чтобы ты свел меня со своей Милкой. Ничего личного. Мне это интересно для общего развития. Выпьем?
В нем была сила жестокой твари, и пиво его имело вкус желчи. Все выпили, ни один не сморгнул. Только Костя, положительный герой, оказался на высоте. Он не пил, его стакан оказался полным.
Взяв расследование убийства в свои руки, Костя сделался беспокойным и нервным, то и дело вставал из-за стола и звонил по служебному телефону.
– Милка сдала пистолет прокурору, назначили экспертизу. На пистолете остались пальцы одного человека, – объявил он собравшимся. – Полковник оказался настоящим спецом и сохранил отпечатки. Товарищи пробили их по базе, оказалось, что из него было убито несколько человек за границей.
– Полковник из города не выезжал, – заметил Иван Иваныч. – И за границей ему быть не доводилось.
– Это ничего не доказывает, – жестко произнес Костя.
Прокопьичу пришлось ходить с мокрыми ногами. И хорошо, если найдется добрый человек, который покажет, где можно просушить тапочки. Не без смущения бедняга разулся, засучил брюки до щиколоток и пристроился к шлангу, из которого хлестала струя. Смотри-ка, он моет ноги и радуется, наводя чистоту. А закончив, он бросает шланг на пол и не думает о том, чтобы выключить воду.
– Что, боишься тапочки замочить?
–Не боюсь, – ответил небрежно.– Чтоб они вообще развалились!
В углу должно было освободиться место, и он в нерешительности остановился, ожидая, когда выйдет Костя. Конспирации ради глядел на стойку и улыбался. Пересохшие губы его были так желты, что больше походили на ухо.
Тут Виктор решил, что пришла его очередь отправляться за пивом. Было нелегко удовлетворить взыскательный вкус Иван Иваныча и прочих знакомцев Полковника, которые явных претензий к качеству не предъявляли, но тем горше видеть были их немые упреки. К тому же явно намечались гости, в любом застолье не обойтись без гостей. Виктор же располагал одной сдачей со ста Милкиных рублей, и крутись тут, как хочешь.
С этими невеселыми мыслями он вышел на улицу покурить. Напротив, там, где шла стройка, маляры красили в желтый цвет стену. Вика поперхнулся, чуть было сигарету не проглотил.
– В чем дело? Разве вы ее вчера не красили?
– Послушай. Ты в наши дела не лезь. Какое тебе дело, кто чего красит.
– А вот с того и взял, что вы деньги народные разбазариваете. Потому что это не только мое дело, но и ревизионной комиссии, не говоря уже о народном контроле.