Сын героя

– Не надо комиссии и контроля. Наше дело простое: стенку покрасить и все. Какой-то м..дак ее вчера уделал до мыслимого предела. Тут табличка висела, крупными буквами написано, так что в душу само лезет, а ему наплевать. Утром смотрим: таблички и след простыл, а вся стена измазана как по горизонтали, так и вертикали.

Объяснение было исчерпывающим. Вика смутился. Не упрекнут ли его в легковерии? Как можно! Не действовал ли он легкомысленно? Нет. Горло его было раздражено от краски, так что потребовалось две кружки пива, прежде чем он смог перевести дух.

– Какое пиво ты пьешь, Вика? Темное или светлое?

– Темное, Милка. Ты любишь темное?

– Нет, я люблю светлое, чтобы с яблочным соком и апельсиновыми цукатами. Скажи, ты сегодня, в семь часов утром опять на автобусной остановке стоял?

– Было дело.

– Ты хоть сам понимаешь, как это глупо? Я же тебя из окна видела и махала, отчего же не зашел?

– Дела у меня, Милка.

– Ты как, Вика?

– Так, кручусь. А у тебя опять клиенты?

– Есть один полоумный англичанин, нравится ему история нашего города. Вот и ходим по центру кругами. Зашла с ним сюда пописать, у меня же цистит. А потом снова отправимся по разным злачным местам.

– На катере катались?

– Вчера. Встретили на пристани Полковника. Ты не поверишь, но клиент заинтересовался историей Полковника и пожелал с ним познакомиться.

– Ты рассказала ему?

– Надо же мне о чем-то с ним говорить.

– Ну и как познакомились? О чем они разговаривали?

– Бог знает. Я все это время ждала на берегу. Ненавижу такие экскурсии, на корабле меня всегда продувает и укачивает. То продует, то укачает – прямо наказание какое.

– Та вещь, которую я тебе отдал, цела? – спросил Вика.

– Рубашку? Отдала прокурору, мне Костя сказал. Только сумку перемазала желтой краской, хоть выбрасывай.

– Потом выбросим. Послушай, Мил, выручи полтинником, а лучше сотней. А то у нас русские деньги кончились, а валюту далеко менять. Я завтра к тебе заскочу, отдам.

– Можно и послезавтра, Витенька, – и она достала кошелек.

– Для друзей я – Вика, – улыбнулся он.

Какая-то посторонняя у нее улыбка, ему не знакома. Но теперь, когда сотня в его руках, это уже не имело значения. Он думал о том, что теперь поминки Полковника пройдут как следует.

К сожалению, никто из собравшихся не способен оценить его усилия: тарелки еды и строй полных кружек они восприняли как само собой разумеющееся.

– Ваше здоровье, – Вика обратился к Иван Иванычу. – Бывайте все, друзья-а-а!

А Прокопьич украдкой разглядывал свои ноги, проверяя, сухи ли подошвы. Пол казался ему подозрительно-мокрым. Луж он терпеть не мог.

– И притом у него была военная выправка, вы заметили? – спрашивал у Ивана Иваныча участковый Костя.

– Вид внушал доверие, не правда ли? Его отец дослужился майором, и я могу поклясться, что наш покойный друг был вылитый отец.

…Сегодня в день моей смерти я счастлив, что собрались все мои друзья…

… – Это Полковник, его голос, – встрепенулся Прокопьич, интеллигент в тапочках и устремился на зов.

– …все, кто понимал его, уникального человека, родившегося и умершего, как Шекспир в один и тот же день, – крики друзей и чоканье стаканов не дало Вике закончить.

– Да ведь Прокопьич у нас совершенно сумасшедший, – тихо заметил Иван Иваныч, разглядывая старого товарища.

Не оставалось сомнений, что тот нездоров – в свете желтых ламп лицо его приобрело какой-то зеленоватый оттенок, но этой болезненностью Вика и склонен был объяснять его сверхчувствительность.

– Бросьте, Иваныч, – шепчет Виктор.– Он еще нам сто очков вперед даст.

– А он не буйный? – осторожно осведомился Сорокин.

– Безобидный малый, мухи не обидит..

– А чего это у него ножик в руках?

– Может, рыбу чистить хочет, а может и что другое. Хобби у него такое, товарищ бывший лейтенант, ножичком по дереву вырезать. Вот у Иван Иваныча любимое занятие – охота, он с ружьем забавляется, а про вас говорят, что вы рыбак, верно?

– Есть такое дело, – усмехнулся Сорокин.

Прокопьич непрерывно улыбался, и улыбки, посылаемые им, тянулись на многие метры. Несколько метров улыбающегося воздуха.

– Только рыбку в реке вы динамитом глушите, а может и по-другому. Склад с пластидом при вас брали?

Глаза у Сорокина стали черными и злыми, такой ничего не скажет. А что тут говорить, когда и так все ясно? Шел сбор денег вскладчину, но у него не брали.

– С меня четвертной, – крикнул Вика, еле успел.

Праздновали возвращение Прокопьича из больницы.

– Подлечился?– всякий был рад пожать руку старику.

– На все сто!

– И что нам доктор прописал? – многозначительно кашляя.

– К сожалению, я не при деньгах,– и тот печально отводил взгляд в сторону.

На другом конце стола наливали, а он до речи желудочной не мог выносить, когда налито, руки его сами дрожали и тянулись к стопке. И губы уже сами собою жевали – с губами не было сладу.

– Я постараюсь что-нибудь сделать, – и Вика встал.

– Куда? – ему.

– Пойду,– настаивал тот.– Я уже столько раз собирался это сделать.

Столь решительно встал и отправился в сторону кабинок. Хватит догадок, ему нужны точные сведения. Возле маленькой двери он остановился, пожал плечами, потом постучал.