Сын игромана

Мальчишки в зале выстроились парами и понарошку отрабатывали друг на друге боевые приемы. Славка отклонялся в сторону, стараясь незаметно приблизиться к другу, но учитель сверкнул на него глазами, в которых как будто вспыхнули две красных точки. Славка вобрал голову в плечи и побрел на середину зала продолжать упражнения.

– Ногу назад – голову вперед! Руку занесли – корпус развернули! – как занесенный хлыст, летал поверху голос учителя. – Раз-два-три – йаа!!!

* * *

Наконец этот ужасное занятие закончилось. Все снова выстроились в линейки по восемь человек и отдали поклон. Только теперь Тимка понял, кому он был предназначен, – кланялись снежной бабе с дырками вместо глаз и ощеренным ртом, похожим на извивающегося червяка. Совершенно точно, что он ее где-то видел. В памяти опять заунывно прозвучало: «Раньше, чем минет день…»

* * *

– Марш в раздевалку, – отпустил ребят учитель.

Все гурьбой кинулись из зала. Тимка чувствовал себя так, словно высидел длинную очередь к зубному врачу и вот наконец пришло время садиться в кресло. Теперь-то и начнется… Славик хотел подойти к нему, но под резкий окрик «Что я сказал!» поплелся в раздевалку.

– Подойди сюда, – негромко позвал учитель. В этом как будто сдержанном и спокойном голосе было что-то непередаваемо жуткое. – Встань вот здесь, перед Ямалой.

Так Тимка оказался лицом к лицу с этим непонятным чудищем – если можно назвать лицом то, что смотрело сейчас на Тимку. Но оно действительно смотрело . Круглые глаза как будто смигнули, а ротовая щель шевельнулась…

– Сними свою побрякушку, – услышал оцепеневший Тимка голос учителя. – И брось ее на пол, ну!

Червяк – ротовая щель – стал на глазах извиваться, словно повторяя сказанное. Тимка начал дрожать, как в ознобе. Он знал, что безопаснее повиноваться, но продолжал стоять неподвижно. Тогда учитель сам дернул цепочку на его шее и, сорвав крест, метнул его в сторону двери, рядом с которой стелили циновку для обуви.

32

Насилие – вот слово, которым могла обозначить Людмила Викторовна то, что с нею последнее время происходило. Оно разыскивало в ее сознании мельчайшие зазоры и щелочки и через них проникало внутрь, углубляя их с каждым разом, как вода размывает щель на дне корабля. Мысли о Киме лезли в голову с таким напором, что Людмила уже не могла с ними совладать. И вот наступил момент, когда, бросив непроверенные тетради, в кое-как застегнутом плаще она спустилась одним духом по лестнице, пронеслась мимо напуганного ее видом охранника и рванула в сторону Центра.

Всю дорогу ее мучило раздвоение: так не хотелось встречаться с Кимом, но в то же время она не могла больше существовать, не видя его перед собой. Если бы не бежала сейчас к нему, ее голова могла взорваться от напряжения.

Людмила спешила изо всех сил, чувствуя, как колотится сердце. Кто-то поздоровался с ней – она едва успела кивнуть; кто-то удивленно посмотрел ей вслед. Улица по обеим сторонам дороги жила своей обычной жизнью: стояли дома, ехали машины, шли люди, среди которых вполне могли встретиться, да и встречались уже, знакомые. А Людмила продолжала бежать, перебирая ногами столь стремительно, что могла бы, пожалуй, оттолкнуться от асфальта и дальше лететь по воздуху… А если еще зажать между ног метлу, будет в самый раз. Наверное, ведьму тянет на шабаш столь же неудержимо, как ее сейчас тянет к Киму…

Прежде Людмила не допускала существования ведьм, но мало ли что было прежде! До сих пор она не верила и в то поистине колдовское воздействие, которое сейчас гнетет и ломает ее саму. Только бы добежать до Кима прежде, чем лопнут от напряжения сосуды…

* * *

Быстро, как в мультфильме, впереди вырос Центр – нарядное крыльцо с колоннами, высокие массивные двери. Скорей мимо вахты, по лестнице на второй этаж… А там уже совсем близко ядро влекущего ее магнита – студия восточных единоборств…

Она не помнила времени и с ужасом подумала, что в зале сейчас, возможно, идет занятие. Тогда она прямо на глазах ребят упадет к ногам Кима, как только увидит его…

Но вариантов не существовало, Людмилу несло как на пущенном под горку мотоцикле, которым она не умеет управлять. В такой ситуации освобождением бывает лишь последний момент, когда полет закончится. Иначе говоря, когда разобьешься. Людмиле предстояло крушение судьбы, крушение ее собственной личности. И предотвратить его было невозможно. Она толкнула двери в спортзал…

В тот же миг ей в глаза блеснул какой-то небольшой желтый предмет с растопыренными углами. Она не думала ловить его в воздухе, она вообще ни о чем не думала, но через секунду странный металлический самолетик ткнулся ей прямо в руку. Она машинально сжала его и теперь с удивлением рассматривала лежащий на ладони медный крест с поврежденным кольцом для цепочки. И она стояла на месте – невероятно, но она стояла…

С невыразимым облегченьем Людмила почувствовала, что ее больше никуда не несет. Безудержного вихря внутри уже не было: она могла стоять и могла двигаться, могла думать о чем-то, а могла не думать. Она стала действовать по собственной воле.