Сын лейтенанта Шмидта

Он развернул купленную на улице газету и между сообщением о том, что аргентинский президент разводится с женой, и статьей режиссера Захарова на актуальную театральную тему «Зачем Чио-Чио-сан мужской гульфик?» наткнулся на репортаж об открытии мемориальной доски на здании бывшего Государственного, а ныне вновь Императорского музея. Доску открыли там, где столетие назад случайный прохожий, толкнув под руку террориста, спас русского самодержца.

— Что значит оказаться в нужное время в нужном месте, — пробормотал Николай, — а тут толкаешь встречных всю жизнь и никакой прибыли. Что, если поискать следы хрустального чуда в этом музее? Ведь должен там кто-то знать, где разбросаны по свету многочисленные изделия ювелира и где коротали последние годы его наследники?

Не теряя времени даром, сын изобретателя многоместного мотоцикла направил свои стопы туда. Побродив среди египетских саркофагов и греческих фризов первого этажа, он проник в святая святых — в отдел, где сидят научные сотрудники. Назвавшись директором частной картинной галереи из Харькова, он спросил, нет ли среди присутствующих человека, который занимался бы изделиями Фаберже.

— Был такой, но ушел на пенсию. Юлия Борисовна, как звали старичка, который писал статью о Карле для «Британики»? — откликнулся молодой, рано полысевший искусствовед.

— Никодим Петрович Сыроземов, — отозвалась такая же молодая, но уже успевшая располнеть женщина. — Миша, а почему здесь посторонний?

— Я не посторонний, меня ждет генеральный директор, — быстро парировал гость. — Адрес. Не могли бы сообщить адрес этого Никодима?

— Частная галерея — это очень интересно, — шепнул ему лысый. — Могу предложить консультацию и посредничество. Продажа картин, питерский авангард, почище Лианозова, иностранцы так и рвут.

Пока он шептал, дама нехотя встала с места, достала с полки гроссбух и, с отвращением полистав его, сказала:

— Ропшинская, 32, квартира 26.

Взметнув фонтанчик пыли, книга захлопнулась.

— Ваше предложение меня очень заинтересовало, — таким же шепотом ответил Николай лысому знатоку авангарда. Тот сунул ему в руку визитную карточку, и директор харьковской галереи, посмотрев на часы, что должно было означать «Ваш генеральный вне себя от волнения», покинул обитель знатоков живописи и бегом отправился назад в гостиницу. Времени на посещение Ропшинской улицы в этот раз у него не было.

— Адрес, фамилия и имя-отчество, это называется координатами, — рассуждал сын лейтенанта, наблюдая в окно поезда, как уплывают назад шпили и ангелы бывшей столицы. — Отец не раз говорил: знания координат достаточно, чтобы поразить любую цель.

Глава пятая СТАРИЧКИ-ЖЕЛУДОЧНИКИ

Пассажиры скорого поезда, вышедшие на перрон затерянной в великой степи крошечной станции Арбатов, чтобы подышать свежим воздухом, вряд ли обратили внимание на четырех аборигенов, которые, подбежав к проводнику седьмого вагона — поезд стоял всего пять минут, — предъявили ему билеты и заняли по двое места в разных купе.

— Отчего не вместе? — пожаловался молодой Наседкин, который обнаружил в своем купе мать с грудным младенцем и еще одну соседку, которая ехала в столицу в надежде вылечиться у экстрасенса от нервных припадков и храпа. — Напрасно вы, господин Шмидт, послали за билетами Кочегарова.

— Были только такие, — мрачно возразил моряк. — Что, я не понимаю, конечно, вместе было бы лучше. А у вас кто попутчики? — Разговор проходил в коридоре.

— Два старче, — сообщил Ковальский, которому досталось место с председателем товарищества. — У нас в таких выпадках дают кондуктору на лапу.

Но Николай, недовольно посмотрев на Федора, распорядился:

— Марш по местам. Вы, Федя, через двадцать минут заходите к нам в купе и вежливо спрашиваете, не хотят ли наши старички поменяться с вами.

— К двум женщинам и ребенку? Не захотят.

Однако Николай был неумолим:

— Через двадцать, ни одной минутой раньше.

Не удостоив больше галеасцев ни словом, председатель, сопровождаемый безгласным Ковальским, вернулся в купе. Там их действительно ждали два старичка-желудочника, возвращавшиеся домой после месяца, проведенного в частном профилактории, спешно возведенном какой-то предприимчивой фирмой в рыбозасольных сараях на берегу великой реки в заросшей камышом пойме.

— Знал бы, в Астрахань ни за что не поехал, — пожаловался один из старичков, едва только Николай закрыл за собой дверь. Достав из хозяйственной женской сумки сувенирную чашку с портретом чернобородого Степана Разина, он приготовился пить чай. — Такую рекламу напечатали, по телевизору расхвалили — отдых у реки, рыбная диета! Я только из-за этой диеты и ехал.

— И я, — подхватил второй. — А нам, кроме кильки, ничего не давали. Капуста каждый день, а для моего желудка капуста — острый нож.

— Может, это были не кильки, а мелко нарезанный осетр? — вмешался Николай. — Сочувствую., желудок — это главное. Желудок надо беречь. На Западе желудки и почки на вес золота. Надвигается и на нас.