Сын миллионера

— А, тебе нравится лошадь-качалка? — спросил он, заметив, что Джим залюбовался красивой игрушкой. — Эта лошадка почти такая же большая, как мой пони Дик. Но я уже вырос, чтобы играть с такими игрушками. Скоро у меня будет настоящий арабский пони, хотя мама говорит, что это не совсем безопасно для меня и что Вилли Сондерс сломал себе руку, когда катался верхом на своем пони. Лиззи, ты опять взялась за книгу! Ты совсем такая же, как все другие девочки! Когда моя двоюродная сестра Эстель приходит сюда, она всегда садится со своей куклой читать книжки и не хочет ни фехтовать, ни играть. Я терпеть не могу девочек!.. Ох, Лиззи, прости меня, я опять забыл… — он бросился к девочке, увлекшейся чтением. — Я не так хотел выразиться, прости меня, Лиззи! — повторил Реджинальд.

— Я даже не слышала, что вы сказали, — добродушно ответила девочка, поднимая голову.

— О, я произнес нехорошие слова! Но я люблю тебя, Лиззи, ты совсем не такая, как Эстель… Но она тоже хорошая, — прибавил мальчик, приученный хорошо отзываться о своих родных. — Хочешь, Джим, я подарю тебе эту лошадку? Нет, возьми лучше моего Дика, а я скажу маме, чтобы она купила мне арабского пони.

— Мне не надо никаких пони, — отозвался Джим, поглаживая шелковистую гриву игрушки, — но Джейми, наверное, полюбил бы вот эту лошадку…

— Да, да, наверное! Но ведь он не может больше играть с ней…

Глубокое горе Джима, стоявшего в стороне с опущенной на грудь головой, заставило Реджинальда прекратить свою беспечную болтовню.

— О, Джим! Что мне сделать, чтобы ты полюбил меня так же, как любил Джейми? — воскликнул он, глубоко тронутый. — Пусть эта лошадка будет его! Положи ящичек Джейми на седло и знай, что никто никогда не дотронется до вещей твоего друга!

— Если ты будешь любить Джейми, я полюблю и тебя! — прошептал Джим, глотая слезы.

— Ты увидишь, как я буду любить его! — горячо воскликнул Реджинальд, в полной уверенности, что Джим сдержит свое слово.

Глава XX Про свежий воздух и серьезный разговор

Когда Джима проводили в комнату, предназначенную ему для ночлега, он вспомнил, что видел в мезонине небольшую кровать.

— Я лучше лягу спать там, наверху, — сказал он, указывая пальцем вверх.

— Ты хочешь спать в мезонине? — высокомерно спросил Реджинальд. — Но ведь та кровать поставлена для прислуги!

— Ну и что? — пожал плечами Джим. — Мне она вполне сгодится, хоть я и не прислуга!

— Я хотел сказать, что она недостаточно хороша для тебя, — поправился Реджинальд.

— Но мне там больше нравится. К тому же я привык спать на свежем воздухе: там я могу открыть окно и смотреть на звезды! — настаивал Джим.

— Оставь его, Реджинальд, пусть он делает как хочет, — заметила миссис Лоренц и приказала слуге: — Тиммон, проводите Джима.

Получив от своей хозяйки приказание проводить гостя в мезонин, спесивый слуга угадал в презренном чистильщике сапог нового любимца дома и потому почтительно отвел его наверх и с низким поклоном пожелал спокойной ночи.

Но Джим долго не мог заснуть. Лежа в постели, он мысленно перебирал события последних дней и заново переживал их с новой силой.

Наконец он встал и отворил окно. «Может быть, я усну, если здесь будет побольше свежего воздуха», — подумал мальчик. Но он был слишком возбужден, чтобы задремать.

Взгляд Джима бесцельно блуждал по освещенным луной предметам, принимавшим иногда самые фантастические формы: глаза лошади горели как огненные шары, чучело обезьяны скалило зубы, а хвост павлина сверкал подобно сотне огромных чудовищных глаз. Мальчику казалось, что за ним следят со всех сторон.

«Здесь точно в зверинце! Все эти ящики, наверное, тоже набиты разными зверями, как в Ноевом ковчеге», — думал он, поворачиваясь лицом к стене и закрывая глаза. Но заснуть ему так и не удалось: посреди царившей кругом тишины внезапно раздалась резкая песня сверчка, окончательно разогнавшая сон.

Тем временем Реджинальд тоже беспокойно метался на своей постели. Слабый свет ночной лампы тускло освещал комнату и, казалось, наполнял ее удушливым смрадом. В комнате матери было тихо, а из-за портьер доносилось ровное, глубокое дыхание гувернантки.

Откинув одеяло, маленький миллионер спустил босые ноги на пол, подкрался к дверям и, осторожно повернув ключ, вышел в слабо освещенную прихожую. Большие часы разразились громким боем, и Реджинальд остановился и затаил дыхание, испугавшись, что эти звуки разбудят прислугу.

Выждав несколько минут и убедившись, что все в доме спят, мальчик, словно маленькое привидение, прошмыгнул в картинную галерею и невольно вздрогнул, услышав, как за панельной обшивкой стены что-то грызет мышь. Яркий свет луны заливал таинственным блеском изображенные на картинах лица. Казалось, они строгими взглядами провожают крадущегося мимо них Реджинальда, и высеченный из мрамора мальчик тоже казался живым на своем каменном ложе. Даже мышка перестала шуршать за стеной и прислушивалась к тихим шагам, нарушавшим привычную в этот час тишину дома.

«Здесь точно в зверинце!» — подумал Джим.