Сын негодяя

Тебя не было и когда выступали свидетели государственного обвинения, не имевшие прямого отношения к конкретным преступлениям и к тем, кто их совершил, но на этот раз я тебя не осуждал. Разговор перешел от историй людей к большой Истории. От страданий к словам. Эмоциональный накал последних дней сменился скукой академической лекции. В зале зевали, прыскали в кулак, ерзали на стульях, смотрели на часы или на потолок – казалось, все пропало. Но, к счастью, появилась Женевьева де Голль-Антоньоз.

Ее, тогда студентку исторического факультета, участницу Сопротивления, схватили, били, отправили в Равенсбрюк, на суде она говорила о зверствах нацистов по отношению к тем, кого они считали «недочеловеками». Говорила ровно, без жалоб, слез и рыданий. Племянница Шарля де Голля заставила нас увидеть, как топят в ведре новорожденных младенцев. Как принудительно стерилизуют восьмилетних цыганских девочек. Негромким голосом она рассказала, во что играли дети-сироты, жившие за колючей проволокой.

– Они играли в лагерь, господин председатель. Один был эсэсовцем, остальные – узниками.

Как мне хотелось, чтобы ты все это услышал.

Чтобы увидел ту прекрасную хрупкую женщину на ступенях Дворца правосудия – ей стало плохо с сердцем прямо там, когда она вышла после заседания, подавленная тем, что ей повторно пришлось пережить и от чего она повторно умирала ради нас.

23

Покинув ферму Кольсонов со справкой о патриотическом поведении в кармане, ты снова от всех откололся. В деле есть записи последних допросов твоих товарищей по Сопротивлению. Да, ты вместе с ними «зачищал округу от немцев» вплоть до 10 октября 1944 года. В тот день твой начальник, лейтенант FTP Поль Рюген, дал тебе отпуск на десять дней, а ты воспользовался этим, чтобы снова исчезнуть. И на этом всё. Конец. Никаких больше следов. Ты сам рассказал, что делал с момента, как дезертировал из маки, и до того, как тебя арестовали американцы 16 ноября 1944 года в районе Экс-ла-Шапель, в Германии. Никаких имен, никаких деталей ты при этом не называл, так что теперь никак нельзя было отследить твой путь. И больше ни одного следственного поручения для поиска следов не давалось. Комиссару Арбонье и инспектору Баву в Лилле оставалось только записывать твои показания. Верить тебе или сомневаться.

Навестив родителей в Лионе, ты поехал на поезде в Париж. Поселился в гостинице на улице Дюнкерк под своим настоящим именем. Там ты познакомился с «молодым бельгийцем» родом из Лувена, который собирался вступить в батальон американских рейнджеров[32], тех, что высадились 6 июня в Омаха-бич и взяли штурмом Пуэнт-дю-Рок.

Почему ты пошел в рейнджеры? «Я узнал, что отряды FTP будут расформированы, поэтому решил записаться к американцам».

И вот 28 октября ты вместе с этим парнем явился в Фор-де-л’Эст под Парижем. «Учитывая мой военный опыт, меня определили рядовым в командную роту». Оттуда ты отправился в казарму FFI[33] у заставы Клиньянкур на медосмотр. Американский военный врач в чине лейтенанта признал тебя годным, однако французский полковник счел недостаточными представленные бумаги о твоем участии в Сопротивлении.

На этом месте я прервался. Чтобы французские и американские военные в казарме FFI вместе занимались проверкой рекрутов? Никогда о таком не слышал! Однако комиссар ни о чем тебя не спросил. Дал говорить дальше и только потом, позднее, поставил на полях протокола вопросительный знак напротив фразы:

«Но лейтенант взял на себя ответственность за мое зачисление в ряды американской армии и велел мне съездить в Сент-Этьен и Лион за документами о военной службе до Освобождения». Больше того – он выдал тебе удостоверение рейнджера, на твое имя и с фотографией.

Но что ты хотел доказать? С 18 августа 1942 года французская полиция разыскивала тебя как дезертира. Потом твое имя значилось в полицейских списках сотрудничавших с врагом. Так что? Что ты собирался найти, вернувшись на места своих преступлений?

Ты уверял дознавателей, что 1 ноября 1944 года в Сент-Этьене, будучи в американской форме, был арестован FFI. А в ночь с 8-го на 9-е сбежал из какого-то здания на улице Виктор-Дешан. На этот раз ты скрупулезно указывал, где был, в каких гостиницах ночевал, называл точные дни и даже часы. Так всегда: множество правдивых деталей в подтверждение самых неправдоподобных рассказов.