Читаем Сын негодяя полностью

Я уже собирался подойти к нему, как вдруг залаяла собака. И я увидел довольно далеко на берегу две густые тени. Собака и ее хозяин в июльской ночи. Хозяин играл с собакой – быстро вычерчивал карманным фонариком световые круги на набережной, а собака бегала за лучом и скулила, когда он исчезал. Когда же хозяин снова зажигал фонарик, выхватывая из темноты то камни, то бурьян, она принималась лаять и скакать.

Отец вздрогнул, вскочил. Схватил трость, как оружие. Я понял: он испугался. Ему сейчас 22 года. Солдаты с собаками окружили его на берегу озера Трессовер.

Я встал, пошел вниз по лестнице, крикнул:

– Месье! Пожалуйста, уберите собаку!

Человек с собакой вдалеке остановился.

И тут отец закричал. Что-то бессвязное. Слова, полные ужаса и злости:

– Сволочи! Вам меня не поймать!

Он поднял трость, зажав набалдашник с орлом между плечом и подбородком, и прицелился как из винтовки.

– Назад, английская мразь! – завопил он, держа палец на воображаемом спусковом крючке.

Я спрыгнул на берег и побежал с криком:

– Папа!

Мне стало страшно.

Отец спустился на ступеньку, потом еще на одну, зашел в воду по колено.

Тот человек светил фонарем, пытаясь понять, что происходит. Отец попал в луч. И тут же к нам помчалась собака. В свете фонарей стало видно, что это здоровенный рыжий боксер с белой мордой. Он несся, весело визжа и прыгая во все стороны.

– Пакман, ко мне сейчас же! – издали закричал хозяин пса.

Отца била дрожь. Он держал на прицеле собаку.

– Убери свою псину, мерзавец! Я буду стрелять!

Не знаю, что различил там, в потемках, хозяин, но, когда я, чтобы отпугнуть собаку, подбежал к ней с воплем и замахнулся, он крикнул:

– Эй вы, скоты! Что вы делаете?

Собака заскулила и побежала к нему, припадая к земле.

– Психи!

Он увел собаку прочь, выкрикивая, что нас мало убить.


– Вам меня не поймать! – еще раз крикнул ему вслед отец.

Голосом пьяницы после драки.

Теперь он стоял по бедра в воде и яростно отбивался в темноте неизвестно от кого и от чего. Я побежал к нему. Он услыхал мои шаги и обернулся. Удивленно отпрянул. Безумный взгляд, на лице ужас.

– А тебе что тут надо?

Я подошел к воде. Он вскинул трость.

– Не подходи!

Все так же не спуская с меня глаз, он отступил еще на ступеньку.

– Папа!

Я протянул к нему руки. Он навел на меня ствол с головой орла.

– Папа, умоляю!

Еще ступенька вниз. Он поскользнулся, но удержался на ногах.

Я затаил дыхание. Руки дрожали. Я сделал шаг вперед. Еще один.

– Никто за тобой не гонится. Тут только ты и я.

Он плюнул в мою сторону.

– Ври больше!

От меня до кромки воды оставалось несколько метров.

– Назад!

Я остановился. Поднял руки. Сдаюсь!

– Папа, мы в Лионе. Сейчас мир.

– Заткнись! Знаю я ваши штучки!

Он снова погрозил мне тростью, на этот раз направив ее на меня, как шпагу.

– Меня так просто не возьмешь!

– Никто тебя не ловит, папа.

«Может, он пьян?», – подумал я.

– И тебе нечего бояться. Ни меня и никого.

Он спустился еще на ступеньку. По пояс в воду. Это последняя ступенька, дальше плавный спуск по булыжникам и битым плитам.

Вода плескалась у его груди.

– Я никого не боюсь! И ничего, ты слышишь?

– Да, знаю, ты никого не боишься.

Я поставил ногу на первую ступеньку.

– Назад!

– Не могу.

– А что ты вообще можешь? Никогда ничего не мог!

Я протянул ему руки. Он скривился.

– Думаешь, я не смогу доплыть до того берега?

Я закивал:

– Сможешь, конечно, папа. Я знаю, что ты сможешь.

– Тогда скажи это громко! – взревел он.

– Ты сможешь доплыть до того берега.

– Громче!

– Ты сможешь доплыть до того берега!

Он задрал подбородок. Вода раздула его брюки. Полы куртки плавали поверху.

– Ты ведь не верил, что я переплыл озеро Трессовер?

Я снова кивнул.

– Верил, верил!

Он медленно опрокинулся на спину, по-прежнему глядя на меня.

– Врешь!

Он выпустил трость.

Я видел, как блеснула и исчезла в глубине голова орла.

Я спустился еще на две ступеньки. Было скользко.

– Вы никогда мне не верили! Ни ты, ни другие!

Я тоже зашел в воду. Холодную, черную, маслянистую. Мне обожгло живот. Я дошел до последней ступеньки, до обломков и тины. Вода по грудь. Зрелище смехотворное. Отец барахтается, стараясь не отплыть от берега, я тяну к нему руки, умоляя вернуться. Мои брюки, карманы, рубашка постепенно пропитываются водой. Тьма непроглядная. Ни звезд, ни городских огней. Мы оба по подбородок в воде. Оба едва касаемся ногами дна, нас болтает на изнурительно однообразных, плещущихся о берег речных волнах.

– Иди домой! – крикнул отец и повернулся, собираясь плыть.

Я обхватил его сзади, пытаясь удержать.


Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное