– У тебя две недели, потом дело переходит к нам, – сказал он и бросил блокнот для записей в салон служебной машины. Джон Фалотико не ожидал такого. Он предполагал, что они сейчас поссорятся, а потом он с чувством собственного превосходства и небольшой долей брезгливости бросит им листок с переписанными номерами машин. Того, что ему оставят дело, он не ожидал. Офицер кивнул, попрощался с Коффи и поехал в участок. У него было всего две недели на то, чтобы доказать, что его работа что-то значит.
Крис Пальма из Co-оp сity спрятался у своего приятеля, опасаясь, что за ним придут активисты, желая наказать за очередную стрельбу. Проблема состояла в том, что друг Криса должен был большую сумму одному из активистов и хотел списать свой долг, рассказав о том, где скрывается Крис.
Дэвид Берковиц каждый день приходил на работу в почтовое отделение и часами сортировал корреспонденцию. В отделении все обсуждали только недавнюю стрельбу и массовые протесты, назначенные на 10 августа. Люди собирались выйти на улицы, чтобы призвать полицию к ответу. В памяти еще были свежи воспоминания о тотальном блэкауте 13 июля, но сейчас они вспоминались больше с ностальгией, чем с ужасом. Все смеялись над тем, что не выходили в те дни на улицы и не «ходили по магазинам». Кое-кто всерьез намеревался вечером 10 августа исправить положение. Дэвид Берковиц решил, что это отличный повод «громко заявить о себе». Он приготовил несколько бутылок с зажигательной смесью и съездил в ломбард, чтобы купить несколько коробок с патронами для ружья и револьвера. Он уже представлял, как достанет револьвер посреди бушующей толпы, чтобы «защитить общество от угрозы массовых беспорядков».
Дэвид Абрахамсон увидел журналиста Джимми Бреслина у дверей психиатрической лечебницы и автоматически кивнул ему, как обычно делают со знакомыми людьми. В последние несколько недель лицо Бреслина буквально не сходило с экранов телевизора. Корреспондент криминальной хроники на каждом ток-шоу давал «экспертную» оценку действий Дэвида Берковица. Мнение ни одного психиатра не волновало так сильно, как оценка Бреслина, ведь именно ему убийца написал свое открытое письмо, а потом еще и предложил приехать в больницу, чтобы поговорить. Постепенно всем стало казаться, что между журналистом и Дэвидом возникла какая-то мистическая связь, которая позволила Бреслину проникнуть в «глубины подсознания монстра». Это всеобщее заблуждение только усугубилось, когда журналист стал регулярно приходить на свидания с Берковицем, чтобы записать серию интервью с убийцей.
– Ты помнишь, что на днях должен сдать свое заключение? – поинтересовался кто-то из коллег у психиатра. Психиатр кивнул, даже не заметив, кто ему об этом напоминает. Консилиумы врачей, которые устраивались для каждого случая судебной психиатрической экспертизы, превратились с недавнего времени в настоящий кружок дебатов. Большинство специалистов настаивало на психической болезни Берковица, которая лишила его возможности рационально мыслить. Каждый из врачей на таких собраниях приводил свои доводы, иллюстрировавшие признаки болезни.
Абрахамсон заметил, как сильно разнятся мнения врачей о пациенте. Большинство соглашались с тем, что Берковиц страдал от психического заболевания. В этом они были единогласны. А вот дальше начиналось самое интересное. Описания личностных качеств и поведения пациента настолько различались, что казалось, они говорят о совершенно разных людях. Каким-то магическим образом Дэвид умудрялся оправдать ожидания каждого врача. Те, кто на первом сеансе счел Дэвида забитым шизофреником, который никогда и никому не был нужен, оставались при своем мнении до конца. Врач, считавший, что Берковиц страдает от приступов немотивированной агрессии на базе сексуальной дисфункции, также отстаивал свою позицию до конца.
Все психиатры упорно составляли описание пациента, даже не замечая того, что создают автопортрет, а Дэвид просто ловко подкидывал дров в этот котел, не мешая специалистам фантазировать. Абрахамсон считал, что это проявление мимикрии. Человек сначала учится подражать чувствам и только потом чувствует. Если же в тот момент, когда подражание переходит грань и становится чувством, происходит сбой, человек так и остается на уровне подражаний. При достаточно высоком интеллекте человек может весьма ловко мимикрировать, изображать те или иные чувства, всякий раз заново создавать свой портрет. Такие люди обычно умеют создавать хорошее впечатление о себе, ведь мы обычно хорошо относимся к тем, кто досконально точно оправдывает наши ожидания.