Сын цирка

Но Нэнси не улавливала истинного смысла происходящего и искала, что бы бросить калеке. Банкнота в десять рупий – это все, что она смогла у себя найти. Для нищего это было слишком много, но ничего иного у Нэнси не было. Она утяжелила банкноту двумя заколками для волос и вышла на балкон, держа ее над головой, пока не привлекла к себе внимание мальчика-калеки.

– Эй, леди! – позвал он.

Некоторые из детей перестали делать свои мостики и стойки на руках, и Нэнси выпустила десять рупий в воздух; банкнота чуть поднялась в восходящем воздушном потоке, а затем поплыла вниз. Дети бегали взад и вперед, стараясь угадать место, куда она упадет. Похоже, мальчика-калеку устроило, когда кто-то из детей схватил деньги.

– Нет, это тебе, тебе! – крикнула ему Нэнси, но он проигнорировал ее.

Десять рупий поймала высокая девочка, одна из акробаток; она была так удивлена банкнотой, что замешкалась с передачей подаяния хромому мальчику, и поэтому он ударил ее костылем по спине. Удар был довольно сильным – девочка упала на четвереньки и заплакала. Калека схватил деньги и заковылял прочь.

Нэнси поняла, что она вмешалась в обычный ход действия; каким-то образом она нарушила его. Когда нищие разбежались, один из высоких швейцаров-сикхов подошел к плачущей девочке. Он нес длинный деревянный шест с мерцающим латунным крюком на конце – им открывали и закрывали фрамуги над высокими дверями, – и швейцар использовал этот шест, чтобы поднять подол ее рваного грязного платьишка. Он ловко оголил ее, прежде чем она успела подхватить подол и зажать его между ног, чтобы прикрыться. Затем он ткнул девочку в грудь латунным концом шеста и, когда она попыталась встать, сильно ударил ее по спине – в то же место, что и калека своим костылем. Девочка вскрикнула и на четвереньках поползла от сикха. Он же умело ее преследовал, погоняя и нанося шестом то тупые, то острые удары. Наконец девочка поднялась на ноги и убежала.

Сикх был темнокожим, посеребренная борода лопатой, на голове темно-красный тюрбан; он, как ружье, положил шест на плечо и бросил беглый взгляд на Нэнси, стоявшую на балконе. Она отступила в свою комнату; она была уверена, что сикх глянул ей под халат – на промежность, он был прямо под ней. Но балкон защищал от таких вещей – Нэнси просто фантазировала.

Очевидно, тут свои правила, подумала она. Нищие могут попрошайничать, но они не смеют плакать; еще слишком рано, и плач может разбудить гостей, которым удалось заснуть. Нэнси немедленно заказала самое американское блюдо, какое только смогла найти в меню доставки еды в номер, – яичницу и тосты, – а когда ей принесли поднос, она увидела два заклеенных конверта на подставке между апельсиновым соком и чаем. Ее сердце дрогнуло, потому что она надеялась, что в них будет признание в бессмертной любви от инспектора Патела. Но в одном было сообщение от Дитера, которое перехватил инспектор; там было просто сказано, что он звонил. Он рад, что она благополучно прибыла, и в ближайшее время ее увидит. А в другом конверте было обращение от руководства гостиницы – ее любезно просили воздержаться от бросания вещей из окна.

Нэнси была голодна, а поев, почувствовала, что засыпает. Она опустила шторы от дневного света и включила на полную мощность потолочный вентилятор. Какое-то время она лежала без сна, думая об инспекторе Пателе. Она позволила себе представить, что Дитера задержали с деньгами, когда он пытался пройти таможню. Она была еще слишком наивна, полагая, что немецкие марки прибудут в страну вместе с Дитером. Ей даже в голову не приходило, что она уже привезла их.

Ничего не подозревающий курьер

Ей казалось, что она спала несколько дней. Было темно, когда она проснулась. Она никогда не узнает, была ли это предрассветная мгла на следующий день или еще через день. Она проснулась от какого-то шума – кто-то пытался войти в ее номер, но она заперла дверь на два оборота и навесила дверную цепочку. Нэнси встала с постели и открыла дверь. Там, в холле, был Дитер, сердитый на швейцара, которого отослал без чаевых. Закрывшись на два оборота и навесив цепочку, он лишь затем повернулся к Нэнси и спросил ее, где дилдо. Это было не совсем галантно, подумала Нэнси, но в ее сонном состоянии это можно было счесть за агрессивное выражение любовных чувств. Она кивнула на ванную комнату.