Сын цирка

Что на Нэнси действовало успокаивающе, так это мысли об инспекторе Пателе. Ей было приятно думать, что она сможет обратиться к нему, если понадобится, если она действительно попадет в беду. Хотя утро было очень ярким, Нэнси не стала опускать шторы; в свете дня ей было легче себе представлять, что уход от Дитера – это лишь вопрос точно выбранного момента. И если все сложится хуже некуда, подумала Нэнси, я просто подниму трубку телефона и попрошу позвать Виджая Патела – полицейского инспектора из отдела Колаба.

Но Нэнси никогда прежде не бывала на Востоке. Она не сознавала, куда она попала. Она не имела об этом ни малейшего представления.

12 Крысы

Четыре ванны

Доктора Даруваллу колотило от страха. Он сидел в своей спальне, в Бомбее, в объятиях Джулии, подавленный неразрешимостью большинства телефонных сообщений: тут и жалобы раздраженного Ранджита на жену карлика, и надежды Дипы на то, что доктор поможет девочке-проститутке, из которой можно сделать «женщину-змею», и страх Вайнода перед собаками с первого этажа, и ужас отца Сесила, что ни один из иезуитов в Святом Игнатии не знает точно, когда прибывает близнец Дхара, и алчное желание режиссера Балраджа Гупты выпустить новый фильм об Инспекторе Дхаре в самый разгар убийств, вдохновленных предыдущей лентой о нем. А еще этот узнаваемый голос женщины, которая пыталась говорить как мужчина и каждый раз смаковала подробности взрыва автомобиля со старым Лоуджи; это сообщение было довольно решительным, разве что воспринималось оно не так остро из-за частого повторения. И в официальном тоне детектива Патела по поводу новостей, которые надобно обсудить лично с доктором, не прозвучало ничего «неразрешимого»; хотя доктор Дарувалла не мог знать, что означают эти новости, заместитель комиссара, казалось, уже сделал свои выводы. Но все это давило на Фарруха гораздо слабее, чем воспоминание о крупной блондинке с больной ногой.

– Liebchen, – шепнула мужу Джулия, – мы не должны оставлять Джона Д. одного. Займись этой хиппи в другой раз.

Чтобы вывести его из транса и дать почувствовать, как она его любит, Джулия прижала к себе Фарруха. Она просто обняла его где-то в нижней части его грудной клетки или чуть выше его маленького пивного животика. Ее удивило, что муж поморщился от боли. Резкий прострел в боку – должно быть, ребро – мгновенно напомнил доктору Дарувалле о столкновении со второй миссис Догар в фойе клуба «Дакворт». И Фаррух рассказал эту историю – о том, что тело вульгарной женщины оказалось таким же твердым, как каменная стена.

– Но ты сказал, что упал, – заметила Джулия. – Полагаю, что ты просто ушибся о каменный пол.

– Нет! Это все та чертова женщина – она как скала! – сказал доктор Дарувалла. – Мистер Догар тоже свалился! А эта лошадь осталась стоять.

– Ну, она, должно быть, помешана на фитнесе, – ответила Джулия.

– Она штангистка! – сказал Фаррух.

Потом он вспомнил, что вторая миссис Догар напомнила ему кого-то – определенно какую-то давнюю кинозвезду. Он подумал, что когда-нибудь вечерком на одной из видеокассет он найдет, кто это; в Бомбее и в Торонто у него было столько кассет с записями старых фильмов, что ему было трудно вспомнить, как же он жил до видеомагнитофона.

Фаррух вздохнул, и его больное ребро ответило маленьким выстрелом боли.

– Дай я тебе вотру немного линимента, Liebchen, – сказала Джулия.

– Линимент – это для мышц. А она мне ребро повредила, – пожаловался доктор.

Хотя Джулия по-прежнему придерживалась версии, что причиной боли у ее мужа был каменный пол, она решила пошутить.

– Так что тебя ударило – плечо миссис Догар или ее локоть? – спросила она.

– Ты думаешь, это смешно, – ответил Фаррух, – но клянусь, что я воткнулся прямо ей в грудь.

– Тогда ничего удивительного, что она сделала тебе больно, Liebchen, – ответила Джулия. По мнению Джулии, грудь второй миссис Догар не стоила того, чтобы говорить о ней.

Доктор Дарувалла почувствовал, что его жена нервничает по поводу Джона Д., но не потому, что Инспектора Дхара оставили одного, а потому, что дорогого мальчика не предупредили о предстоящем прибытии его близнеца. Но даже эта дилемма показалась доктору тривиальной – такой же несущественной, как грудь второй миссис Догар, – по сравнению с крупной блондинкой в ванной комнате в отеле «Бардез». Двадцать лет не могли умалить последствий того, что случилось там с доктором Даруваллой, – это изменило его больше, чем что-либо иное за всю его жизнь, и давняя память о пережитом не испарилась, хотя он больше никогда не возвращался в Гоа. Из-за тяжких ассоциаций все остальные пляжные курорты перестали для него существовать.