Сын цирка

Детектив Пател слишком долго жил с этими фотографиями – слоник с наглым бивнем и блудливыми глазками сидел у него в печенках, не говоря уже о тех убитых женщинах с беззащитными животами. Невозможно будет найти хоть сколько-нибудь внятный мотив для такой ненависти, считал детектив. Суть преступления Рахула состояла в том, что у убийцы не было веских причин для подобных действий. Что-то в Рахуле не поддавалось разумению – ужас подобных убийств никогда не имел веских причин. Поэтому детективу Пателу казалось, что его жена обречена на разочарование, – он не станет ей звонить, он не хочет лишать ее надежд. Тут как раз раздался телефонный звонок, и было ясно, что это Нэнси.

– Нет, милая, – ответил детектив.

В соседнем кабинете смолк стук машинки, затем в следующем кабинете печатание тоже прекратилось – и так далее вдоль всего балкона. Через некоторое время смолкли все машинки во всех кабинетах.

– Нет, я бы сказал тебе, милая, – ответил заместитель комиссара.

Двадцать лет Нэнси звонила почти каждый день. И всегда спрашивала одно и то же – поймал ли он убийцу Бет.

– Да, конечно, я тебе обещаю, милая, – сказал детектив.

Внизу во дворе взрослые доберманы еще спали, и полицейский механик милостиво перестал включать на полные обороты инфернально взрыкивающий мотор патрульного мотоцикла. Наладка этих древних двигателей была столь привычным делом, что собаки засыпали, не обращая на рев внимания. Теперь же двигатель замолк, как если бы механик тоже вдруг осознал молчание пишущих машинок. Механик по мотоциклам присоединился к безмолвию секретарей-машинисток.

– Да, я показал доктору фотографии, – сказал Пател. – Да, конечно, ты была права, милая, – сказал жене заместитель комиссара.

В кабинете Патела возник какой-то новый звук – детектив посмотрел по сторонам, пытаясь определить, что это. Постепенно он стал осознавать, что не слышно стрекота пишущих машинок, затем он поднял глаза к потолку и понял, что это поскрипывает и пощелкивает вращающийся вентилятор. Было так тихо, что он мог слышать, как катятся ржавые железные колесики тележек на улице Даббахаи Навроджи, – продавцы развозили горячие завтраки работникам офисов на окраине.

Заместитель комиссара полиции знал, что коллеги-полицейские и их секретарши слушали каждое его слово, поэтому он перешел на шепот:

– Милая, – сказал детектив, – все чуть получше, чем тебе показалось. Доктор не только видел трупы, он знает также и Рахула. Дарувалла и Дхар знают, кто он такой или, по крайней мере, каким он или она был. – Пател помолчал, а потом прошептал: – Нет, милая. Они не видели его или ее – уже двадцать лет.

Затем детектив снова слушал свою жену, равно как и скрип вентилятора и далекое повизгивание колесиков под тележками с горячими завтраками.

Когда заместитель комиссара снова заговорил, это был не шепот, а взрыв.

– Но я никогда не отвергал твоих теорий! – прокричал он в трубку, однако далее в его голосе снова появилась знакомая кротость, ранившая его коллег-полицейских, которые восхищались им и не могли уразуметь мотивы столь исключительной любви детектива Патела к своей жене. Равно как нельзя было уразуметь причины исключительной ненависти Рахула. Просто невозможно было определить, откуда они берутся, любовь и ненависть, и эта загадка заставляла офицеров полиции и их секретарш прислушиваться к этим словам. И все, кто слышал их, испытывали трепет от соприкосновения с чудом непостижимой любви, не имеющей под собой никаких оснований.

– Нет, конечно, я не сержусь, – говорил Пател Нэнси. – Прости, если тебе показалось, что я рассердился, милая.

Казалось, детектив выжат как лимон, и офицеры со своими секретаршами готовы были прийти ему на помощь. Информация о тех убитых проститутках им была неинтересна – они знали, что все относящееся к тем женщинам всегда было у Патела под рукой, в верхнем ящике его стола. Но это был голос высокой любви детектива Патела к его несчастной жене, что заставило механика по мотоциклам оставить в покое ручку газа.

В кабинете Пател аккуратно вернул фотографии в верхний ящик стола – он складывал их одну за другой с таким же тщанием, как и рассматривал, соблюдая хронологию совершенных преступлений.

– Я тоже тебя люблю, милая, – сказал детектив.

Он всегда ждал, пока Нэнси первой повесит трубку.

Затем он с силой задвинул ящик стола и выскочил на балкон. Пател застал врасплох всех своих коллег-полицейских и секретарш – еще никто не успел вернуться к своим пишущим машинкам, как заместитель комиссара уже орал благим матом.

– Вы что, уже все дела переделали? – возопил он. – Что, пальцы отвалились? Что, убийства кончились? Все преступления в прошлом, а у вас каникулы? Что, нет ничего интереснее, чем меня подслушивать? – рвал глотку Пател.