Доктору Дарувалле не нравилось это слово не потому, что оно выражало предубеждение против геев, а потому, что для разных поколений оно означало разное, – во всяком случае, так он считал. Это слово любила его мать Мехер, хотя и злоупотребляла им. «У нас было веселое время», – говорила она. «Какой веселый вечер у нас был – даже ваш отец был в веселом настроении».
Доктору Дарувалле становилось не по себе, оттого что это старомодное прилагательное – синоним таких слов, как «живой», или «радостный», или «игривый», или «беспечный», – приобрело гораздо более серьезное значение.
– Если подумать, то слово «натурал» тоже неточный термин, – сказал Фаррух.
Макфарлейн рассмеялся, но его давний компаньон Фрейзер ответил с оттенком горечи:
– Ваши слова, Фаррух, говорят о том, что вы принимаете геев, пока мы не смеем пикнуть об этом, пока нас можно держать в шкафу –
Но Фаррух имел в виду совсем другое.
– Я не критикую вашу ориентацию, – ответил доктор Дарувалла. – Мне просто не нравится слово, которым ее называют.
В сказанном доктором Фрейзером прозвучал какой-то снисходительный упрек, напомнивший доктору Дарувалле о том, что генетик в пух и прах разнес идею доктора найти генетический маркер для наиболее распространенного типа карликовости.
Последний раз, когда доктор Дарувалла приносил доктору Фрейзеру фотографии хромосом карликов, генетик был более пренебрежителен, чем обычно.
– Видимо, Фаррух, вы будете пускать этим карликам кровь, пока они не помрут, – сказал Фрейзер. – Почему бы вам не оставить маленьких педиков в покое?
– Если бы
Но чего еще ожидал доктор Дарувалла? Гены карликов или гены гомосексуалистов… – генетика была щекотливой темой.
Все это заставило Фарруха глубоко усомниться в его остановившемся на полдороге проекте исследования крови карликов. Доктор Дарувалла не понимал, что выражение «остановиться на полдороге» (если только прежде было движение по ней) сопрягалось в его сознании с радиопередачей – с тем глупым интервью недовольного писателя, которое он отрывочно слушал накануне вечером. Но наконец доктор перестал ломать голову на тему крови карликов.
Пришло время сделать второй утренний телефонный звонок.
Загадочный актер
Звонить Джону Д. было рано, но доктор Дарувалла еще не рассказал ему о Рахуле; доктор также хотел бы подчеркнуть важность присутствия Джона Д. на ланче с детективом Пателом и Нэнси в клубе «Дакворт». К удивлению Фарруха, Инспектор Дхар, словно будучи на стреме в своем номере в «Тадже», тут же ему ответил.
– Похоже, ты уже не спишь! – сказал доктор Дарувалла. – Что делаешь?
– Читаю пьесу – вообще-то, две пьесы, – ответил Джон Д. – А
Это был знаменитый отстраненный Дхар; доктор почувствовал, что он создал этот персонаж, холодный и саркастический. Фаррух тут же начал с новостей о Рахуле – что теперь он женщина; что, по всей вероятности, он завершил полную смена пола. Но похоже, Джона Д. это не заинтересовало. Что касается совместного ланча в клубе «Дакворт», то даже перспектива участия в поимке серийного (или серийной) убийцы не вызвала бы у актера ни малейшего энтузиазма.
– У меня тут много всякого чтения, – сказал Фарруху Джон Д.
– Но ты же не можешь читать весь день, – сказал доктор. –
– Я же сказал – две пьесы, – ответил Инспектор Дхар.
– А, ты имеешь в виду домашнее задание, – сказал Фаррух.
Он предположил, что Джон Д. изучает тексты предстоящих ему ролей в цюрихском театре «Шаушпильхаус». Актер думает о Швейцарии, о своей повседневной работе, решил доктор. Джон Д. думает о возвращении домой. В конце концов, что его держит здесь? Если из-за нынешней угрозы он откажется от членства в клубе «Дакворт», то что еще ему тут делать? Торчать в своем люксе в «Тадже» или в «Оберое»? Как и Фаррух, Джон Д. на самом деле
– Но теперь, когда убийца
–
– Ну, его
– Полагаю, семидесяти
Он просто в ярости, подумал доктор Дарувалла и в раздражении спросил:
– Так что это за пьесы?
– У меня только две главные роли в этом году, – ответил Джон Д. – Весной это «Конферансье» Осборна – я Билли Райс, – а осенью я Фридрих Хофрейтер в «Далекой стране» Шницлера.
– Понятно, – сказал Фаррух.