Сын тумана

– Лучше бы вышибал ересь, – буркнул служитель.

Оллэ сел, ощущая себя почти здоровым, приятно отдохнувшим и довольным обществом. Он охотно принял пиалу, до краев полную горячим настоем трав, истекающую тонкими струйками ароматного пара. Выпил до дна, вслушиваясь в оттенки вкуса и не без гордости отмечая: любимый ученик по своему обыкновению усвоил данное ему знание сполна, затем усердно добыл по крохам и проверил сокрытое, слишком опасное для передачи людям. Абу прочел мысли где-то в ничтожных складочках уголков век – и заулыбался, от всей души радуясь невысказанной вслух оценке своих трудов.

Пар еще трепетал последними слабыми пушинками в волосах и на ресницах, запах еще щекотал ноздри, жар обдавал горло – а чудо обретения полноты восприятия мира уже вершилось. Нэрриха Оллэ снова слышал ветры, избыв утомление. Первым явился родной западный, тронул полог шатра и умчался. Следом расправили крылья иные, делая долину до самых городских стен объемной, живой, насыщенной сведениями, движениями, голосами, дыханием.

– Не понимаю, как Энрике переживет новость о своем колдовском даре, – удивился Оллэ.

– Он спит, – сообщил Абу то, что Оллэ знал и так, но южанин для верности указал рукой направление, позволяя точнее отследить дыхание. – Накормил жену отвратительной кашей собственного изготовления, она все съела. Святая, что тут сказать? Даже я признаю очевидное, радую покладистостью Иларио.

– В колдуна Аше вцепилась клещом, – продолжил Иларио, принимая пустую пиалу и ставя в сторонку. – Но как моя личная башня рассудка не рухнула, придавленная камнепадом невозможного: ведь колдун-то не Энрике, а наша ходячая цельнокованая булава – Лало…

Оллэ помолчал, привыкая к новостям и понимая, что «булава» – вежливая замена слова дубина, точно определяющего гибкость ума Лало. Хотя – кто знает, что полезно колдуну? Гибкий ум не поможет войти в круг, где все человеку чуждо и даже враждебно. А вот сердце – оно, пожалуй, у Лало самое что ни есть годное, большое и горячее.

– Абу, как могло случиться то, в чем я уверен: флот Алькема идет на север как союзник Эндэры? Патор лишится головы… неужто он допустил призыв иноверцев на войну против своих же, приверженцев Башни?

– Нам уже нечего терять и некого бояться, – буркнул Иларио, не глядя на Абу. – Это все тварь… Я хочу думать, что именно тварь окончательно изуродовала умы людские. Её позвали во имя войны, желая изменить рисунок границ и разделить пирог власти. Жажда росла, рассудок усыхал: тварь не подчинялась вызывавшим, но все более полно управляла ими исподволь, жрала их души и коверкала волю… Маджестик получил бумаги от паторов Турании и Галатора, объявляющие служителей Башни и даже род королей Эндэры – носителями тьмы, ереси и глубинного зла. Конечно, бумаги от патора Факундо тоже были отосланы…

– Дальше ясно, – усмехнулся Оллэ. – Я неплохо знаю святейшего молчуна маджестика, он и теперь вместо ответов промолчал дважды, но через посредников снабдил всех смутными надеждами, ни к чему его не обязывающими. Любимая игра Башни: победитель окажется прав и обретёт одобрение. Само собой, о равном отношении к сторонам и речи нет. Бертрану, а тем более его отцу, маджестик до сих пор не готов простить захват прибрежных земель, которые Башня полагала своими. Лучшие торговые порты, позволяющие теперь Барсе с долей нахальства называть Южное море – внутренним… особенно если эмират Риаффа не возражает со своего берега. Да, кстати уж: затянувшийся мир с Алькемом никого из последователей Башни не радует, тем более вне Эндэры. Наконец, стоит уделить внимание и блистательным замыслам некоего брата Иларио, жаждавшего извести ересь огнем и мечом. Они не исполнены, хотя обещали Башне обогащение, немыслимое и, пожалуй, сводящее многих с ума.

Иларио поморщился, кивнул. Ему ли не знать о собственных смелых идеях, яростно, фанатично навязываемых год за годом обладателям власти духовной и мирской? Даже Эспада, никогда не отличавшийся мягкостью нрава, постепенно пришел к намерению прирезать фанатика в багряной рясе, а не преуспел лишь из-за вмешательства Кортэ. Только они трое да вездесущий ветер и слышали, как Эспада надсаживал глотку – очередной раз он был несколько пьян, ведь так удобнее говорить все, что желаешь сказать, не выбирая выражений. К любимым блюдам праведника Иларио королевский пес причислял хорошо прожаренных младенцев, а чумную пляску смерти советовал сделать ритуалом обновленной Башни, выстроенной на костях…