Сын ветра. Сказки Центральной и Южной Африки

— И весь скот принадлежит брату твоей матери?

— Да,— отвечала Номабхади с гордостью.— Ты можешь пойти со мной. Я скажу им, что ты была очень добра ко мне. Они дадут тебе мяса, молока, тыкв, хлеба, они не отпустят тебя просто так. Родственники моей матери очень щедры. Они даже дадут для твоей матери баранью ногу, потому что ты была так добра ко мне.

— Хорошо, сестра. Я пойду с тобой. Но разреши мне поносить твою прекрасную одежду еще немного. Видишь, впереди большой муравейник. Я отдам тебе твое платье у муравейника.

Они продолжили путь. Но когда добрались до муравейника, Мбулу взмолилась:

— Сестра, видишь высокое дерево у входа? Там я верну твое платье.

Подошли они к дереву. Девушка горела желанием избавиться от противной одежды, но никак не могла справиться с узелками. Неожиданно Мбулу повернулась к ней и с коварной улыбкой медленно проговорила:

— Послушай: отныне я — Номабхади, а ты — Мсилаванья, моя собака. Если ты откроешь рот у родственников, я убью тебя.

Номабхади испугалась до полусмерти. Пока она приходила в себя и соображала, что делать, Мбулу оказалась рядом со входом в главную хижину. Девушка нагнала ее, но Мбулу с той же усмешкой повторила предупреждение, а затем постучала в дверь.

— Приветствую вас, дядя,— сказала она главе дома.— Приветствую вас, тетя,— обратилась она к его жене.— Почему вы не узнаете меня? Я — Номабхади. дочь вашей сестры.

Люди были ошарашены. До них уже дошли вести о великом несчастье в деревне Номабхади, но они никогда не думали, что ребенок их сестры окажется столь изможденным. Номабхади, всегда такая свежая и цветущая, сейчас выглядела сущей уродиной. Голос Номабхади, всегда такой прелестный и звучный, сейчас стал хриплым и грубым. Сама Номабхади, всегда такая обходительная, держится сейчас как настоящая невежа. И что за отвратительное существо сопровождает ее по пятам!

Тем временем Мбулу, бросая через плечо предупреждающие взгляды, в мельчайших подробностях рассказывала о трагедии в деревне Номабхади.

— Сама я,— закончила свой рассказ Мбулу,— долго болела, да так тяжело, что несколько месяцев не могла разговаривать. Вот почему и сейчас я говорю невнятно. Язык мой долгое время был скован и, похоже, сделался короче.

Услышав, какие испытания выпали на долю этой бедняжки, люди поняли наконец, почему она так ужасно переменилась.

— А твоя спутница? Кто она? — спросил хозяин дома, указывая на Номабхади.

— Спутница?! — воскликнула Мбулу и грубо расхохоталась.— Нет, дядя, это всего-навсего странное животное, которое сопровождало меня в пути. Я не знаю, как оно называется, но оно очень умное и понимает человеческую речь. Я по пути дала ему свою пищу, потому что оно было очень голодным, и оно так привязалось ко мне, что я решила сделать его своей собакой и дала ему имя Мсила-ванья, что означает Собачий Хвост.

Подошло время вечерней трапезы. Людям было отвратительно поведение «племянницы» за столом. Ее морщинистые руки хватали без разбору все блюда, она вырывала пищу из-под носу у своих родственников. Она откусила большой кусок мяса и, громко чавкая, съела прямо с костями. Потом взяла миску с кислым молоком, но не отлила немного в свою чашку, а жадно и шумно принялась пить прямо из миски.

Тем временем Номабхади, которой были брошены объедки, находилась на заднем дворе вместе с собаками. Она им отдала всю еду, ей казалось, что легче умереть, нежели подъедать остатки, а ее место за столом родственников занимает коварная Мбулу. Ночь девушка провела там же, на заднем дворе, вместе с собаками.

На следующее утро дочери хозяев должны были идти в поле на целый день, чтобы отгонять птиц от посевов. Мбулу, для того чтобы Номабхади не маячила на глазах дяди и тетки, приказала ей тоже идти в поле. Девушки работали так: одна оставалась в поле, а остальные располагались на ближнем пригорке и оттуда кричали оставшейся в поле, откуда летят птицы. Обычно девушки брали с собой много еды: там они ели, веселились — одним словом, беззаботно проводили время.

Конечно, им было куда лучше с Мсила-ваньей, они оставили ее одну в поле, а сами развлекались вдали на пригорке.

Меж тем Номабхади бегала по полю, размахивая длинной палкой, и кричала:

Тайи, тайи бо!
Три птицы клюют зерно моего дяди.
Но дядя не прав:
Он думает, что я Мсила-ванья,
Тогда как на самом деле
Я — Номабхади.

Так прошел первый день Номабхади в доме дяди, а в это время Мбулу обжиралась.

К полудню обмотки Мбулу стали буквально душить девушку. Она села, развязала все узлы, так старательно завязанные Мбулу, и повесила грязные тряпки на дерево, еще больше пугая птиц. Потом в одной набедренной повязке она пошла к источнику на краю поля и искупалась.