Сын вождя

Обычно бой длился до того момента, когда один из бойцов получал ранение — и кровь его стекала на плащ. Но ни Рун, ни Льеф не оставили поединка, даже когда оружие уже падало из их рук.

Бой длился уже несколько часов, а у Льефа кровоточило плечо, когда Рун ударил его с такой силой, что куртка оказалась прорублена насквозь. Тело Льефа пронзила боль, и он вскрикнул, но устоял. Через всю его грудь тянулся глубокий порез.

Льеф понял, что долго не выстоит. Бой подходил к концу, и только один выйдет из него живым.

Он рубанул изо всех сил. Рун закричал протяжно и горестно, обида и разочарование слышались в его голосе.

— Будь ты проклят… — прошептал он и рухнул на землю. А в следующую секунду и Льеф стал оседать.

Кадан с коротким вскриком бросился к любимому — никто не останавливал его. Кадан подхватил Льефа на руки, хотя тот был намного тяжелее его, и быстро-быстро зашептал:

— Льеф, Льеф, Льеф… только не умирай. Не оставляй меня одного. Куда бы ты ни ушел, я последую за тобой. В Вальхаллу или в Сид — мне все равно…

Эрик медленно подошел к телу сына. Он не наклонился к нему, потому что даже издали видел, что Рун уже мертв.

— Будьте вы прокляты, — прошептал он, — было у меня два сына — не осталось ни одного. Жизнь Руна не оплатить серебром.

Сигрун стояла в толпе, зажав рот рукой. Как никогда ей хотелось броситься вперед и обнять Руна — но она не была ему ни невестой, ни женой. Слезы душили ее, но ни одна не выступила на щеке.

— Будьте вы прокляты… — прошептала она одними губами, — будьте прокляты, Льеф и Рун. Будь проклят и ты, Эрик, не сумевший их остановить. Пусть души ваши вечно скитаются в пустоте и одиночестве, на какое обречена я.

ГЛАВА 15. Бесприютные

Какое-то время никто не знал, выживет Льеф или умрет. Никто, впрочем, и не стремился сохранить ему жизнь: Эрик отрекся от него, родня Льефа осталась далеко, да и не стала бы вступаться за пасынка, попавшего в немилость к владыке местных земель.

Даже Сигрун дичилась первое время, так что первую ночь Льеф пролежал у костра, разведенного возле частокола, куда Кадан кое-как дотащил его. Костер вышел неровным, да и разжигать его времени толком не было — Кадана куда больше занимало то, как обработать рану, потому что хоть он и знал немного заговоры этих и чужих земель, но куда лучше ведал песни, чем целебную траву.

Каждую секунду опасаясь оставить Льефа одного, он все же собрал в окрестностях кое-что из лекарств. Измолол в ступке, которую выпросил на кухне, и нанес на рану, чтобы не допустить воспаления.

Льеф не приходил в себя несколько часов. Только метался во сне и звал Руна, которого сам же и убил. Кадану с трудом удавалось удерживать его, чтобы Льеф не навредил самому себе.

Всю ночь он не спал, сидел около него, готовый поднести к губам Льефа целебный отвар, снимавший боль.

Так прошло три дня.

На третий день Льеф открыл глаза и увидел склоненное над ним прозрачное лицо, в обрамлении червонного золота волос, и ему показалось, что это валькирия явилась забрать его с собой.

Он протянул руку, чтобы коснуться этого лица.

Кадан тут же перехватил ее и поднес к губам.

— Льеф… — прошептал он, и слезы навернулись ему на глаза.

Льеф хотел ответить, но голос не слушался, и он закрыл глаза опять. А Кадан все сидел, прижав к губам его большую руку, и уже не пытался скрывать слез — его все равно не видел никто. Он забыл о брате и об отце, забыл о своем племени, оставшемся в чужой земле… Весь его мир сузился до исхудавшего, потемневшего лица Льефа и раны, на которую время от времени приходилось наносить мазь.

Он сам в конце концов погрузился в сон, а проснулся от того, что Льеф гладил его по волосам.

Кадан приподнял голову и улыбнулся сквозь слезы, встретившись взглядом с усталыми, но ясными глазами Льефа.

— Бедный мой… — прошептал тот, — я так и не защитил тебя.

Кадан закусил губу и покачал головой. Наклонившись, он легко поцеловал Льефа в губы, силясь выразить то, на что ему не хватало слов. Решиться повторить те слова, что выкрикнул, когда думал, что Льеф уже не выживет, он не мог.

— Кадан… — Льеф облизнул потрескавшиеся губы, — я должен освободить тебя. На тинге.

Кадан непонимающе смотрел на него.

— Если я умру, а ты останешься моим рабом, — сказал он, — ты достанешься моей семье. Если так случится, Кадан, беги на юг.

Кадан рвано выдохнул.

— Если так случится, — сказал он, но голос его дрогнул, — я последую за тобой. Как рабы и наложницы древних времен следовали в костер за своим царем.

— Не время для сказок, Кадан… — Льеф устало прикрыл глаза.

— Самое время, — упрямо сказал Кадан, — потому что в сказках те, кто любит — находят друг друга. А я хочу найти тебя — даже за чертой.

Льеф снова посмотрел на него и, приподняв руку, погладил Кадана по щеке.

— Я люблю тебя, — сказал он, — мне жаль, что эта любовь была такой недолгой. Жаль, что я так мало смог тебе дать. Если бы у меня был другой шанс, Кадан, я бы подарил тебе целый мир. И никогда не позволил бы тебе оказаться рабом.