Сын вождя

— Да, — подтвердила Сигрун, — я выбрала его. И я не выбрала бы никого другого, если бы мне предложили выбирать еще раз. Так же, как ты в любой из жизней выбрал бы братом его.

Льеф молчал. Он снова думал о Руне и о том, что произошло.

— В любой из жизней, — сказал он наконец негромко, — я сделал бы все, чтобы с Каданом все было хорошо. Даже если для этого мне пришлось бы потерять брата и всю семью. Иногда мне кажется, что в то мгновение, когда я увидел его в первый раз, не молот богов ударил о землю, но я лишь увидел прошлое в его глазах. Как ты думаешь, Сигрун, может мой предок, которого звали Льеф, тоже был влюблен в него?

— Вряд ли, — Сигрун дернула головой, — в твоем роду не было тех, кто любил бы мужчин.

Льеф не ответил ей ничего. Только после долгого молчания, когда Сигрун уже собиралась уходить, он произнес:

— Сигрун… я прошу тебя. Помоги мне еще раз.

Повернув голову, Сигрун посмотрела на него.

— Я хочу встретиться с конунгом. Приведи его сюда.

— Сомневаюсь, — сухо сказала Сигрун, — что он станет с тобой говорить.

— И все же… я прошу тебя.

— Хорошо. Я схожу к нему — когда закончу дела.

Кадан вернулся в избу, когда солнце давно уже зашло. Он стоял в темноте и долго боялся приблизиться к Льефу, не замечая, что тот смотрит на него из-под приспущенных век. Наконец он шагнул вперед и прошептал:

— Прости…

— За что? — тут же откликнулся Льеф. — Я сам приказал тебе идти.

— Я не смог… не смог выполнить приказ.

Льеф снова прикрыл глаза.

— Иди ко мне, — позвал он.

Кадан подошел и осторожно пристроился на краешек топчана.

— Нет, не так, — Льеф потянул его на себя, — побудь со мной, как бывал, когда все еще было хорошо.

Кадан скинул сапоги, прилег на то место, которое, подвинувшись, освободил для него Льеф, и пристроил голову ему на плечо, стараясь не потревожить рану.

— Никогда больше не отпускай меня, — попросил он.

Льеф не ответил, потому что понятия не имел, что ждет их впереди, и не хотел попусту обещать.

— Я всегда буду думать о тебе, — только и сказал он, — даже если ты будешь далеко.

Кадан погладил его по плечу.

— Тебе хоть немножечко лучше? — спросил он.

— Я поправлюсь, — сказал Льеф. Это была ложь. Уже третьи сутки его терзала боль, и она не становилась слабей.

ГЛАВА 17. Колдовство

— Сигрун. Пс.

Сигрун вздрогнула, услышав голос, зовущий ее в темноте, и на мгновение ей показалось, что это злые альвы пришли за ней.

— Кто здесь? — сухо спросила она, положив ладонь на рукоять ножа, и мужская фигура выступила из сумрака, закутанная в плащ.

— Ты не приняла решения, Сигрун?

Сигрун повела плечом.

— Я уже сказала тебе все.

— Тогда отдай мне его.

Сигрун колебалась.

— Я не могу, — устало сказала она, — я обещала ему кров. И… он хочет поговорить с тобой.

— Мне не о чем говорить с убийцей моего сына, — свет луны упал на лицо конунга, и Сигрун увидела незнакомый, ледяной блеск в его глазах. Никогда она не видела первого из северян таким.

Конунг Эрик никогда не отличался жестокостью, хотя и умел строго блюсти закон. Однако к тем, кто был верен ему, он был справедлив и добр.

Теперь же в глазах его блестело безумие, и если бы Сигрун не знала, зачем он пришел — побоялась бы находиться рядом с ним.

— Если не хочешь моего лечения — то прошу, оставь мой дом, — как могла спокойно сказала Сигрун. — Если же думаешь, что мои травы могут тебе помочь — то возможно, я что-нибудь подберу.

— Я не нуждаюсь в твоих отварах, женщина. Верни мне сына — если хочешь помочь.

— Не кричи, — ровно произнесла Сигрун, и в ее глазах тоже блеснул холодный огонек. — Колесо судьбы повернется, и ты встретишь его опять — но берегись, конунг. Судьба не любит тех, кто ставит себя выше нее.

Конунг молчал.

— Оставь меня теперь, — закончила Сигрун, — я должна закончить свои дела.

Эрик, скрипнув зубами, побрел прочь, а Сигрун присела на корточки и продолжила собирать траву.

— Резеда… — пробормотала она, — что еще… он назвал еще одну траву… ночница, да…

Оглядевшись, Сигрун сорвала с невысокого кустика несколько листков и убрала в висевший на поясе мешочек.

Она подняла глаза на луну и повторила про себя, как и научил ее галл: "Льеф. Да наполнят тебя зимние холода".

Продолжая повторять этот короткий заговор, Сигрун двинулась домой.

Кадан, как обычно, сидел на краешке топчана своего возлюбленного и дремал. Голова его лежала у Льефа на плече, а рука Льефа чуть обнимала его.

Сигрун стало тошно. Ей было тошно каждый раз, когда она видела этих двоих, которые ценой жизни ее любимого получили то, чего никогда уже не будет у нее.

"Льеф. Да наполнит твое сердце зима", — повторила она и, взяв в руки ступку, принялась готовить лечебный отвар.

Дни шли за днями, и за окнами расцветали первые цветы. Деревья шелестели листвой, и любой уже встал бы на ноги, какой бы тяжкой не была болезнь.

Но Льеф продолжал лежать. Кадан видел, что боль возлюбленного становится только сильнее день ото дня, и не знал, как мог бы ему помочь.

Сигрун старательно меняла повязки каждый день и по новой наносила мазь. Мягкие пальцы ее двигались аккуратно, не причиняя вреда — но Кадан видел и то, что толку от них нет.