Сын вождя

Он сам исхудал в бесконечном наблюдении за Льефом и с трудом сдерживал слезы, глядя на его осунувшееся лицо.

— Льеф мой… — шептал он и гладил воина, все реже приходившего в себя, по заросшей щеке.

Кадан не мог понять, когда болезнь снова начала одолевать Льефа — ведь в первые дни он шел на поправку, а потом будто перевесила другая чаша весов.

Льеф бесконечно звал Руна и обвинял себя в том, что сгубил его, а Кадан знал, что отчаянье и ненависть порой бывают страшнее клинка.

— Перестань корить себя, мой милый Льеф, — шептал он, — толку нет, если хочешь — пусть буду я во всем виноват.

Но Льеф не слушал его. Он все чаще отказывался пить и есть и как будто бы звал к себе смерть.

Однажды, когда Кадан поднес к его губам плошку с травяным отваром, Льеф взметнул руку, и плошка, кувыркаясь, полетела на пол.

— Не буду, — рявкнул он, внезапно вернув голосу прежнюю силу. — Кадан, дай мне спокойно отойти.

Кадан стиснул зубы.

— Отойти, — медленно произнес он, — и бросить меня?

Льеф молчал.

— Или не ты клялся, что мы вместе отправимся за грань?

Льеф закрыл глаза.

— Прости, — устало сказал он.

Кадан медленно встал и взял плошку с пола.

Он замер, разглядывая уродливый знак, начерченный на дне — руну "Смерть".

— Кадан, он съел?.. — Сигрун, вошедшая в избу, замолкла на полуслове, увидев, что Кадан стоит с плошкой в руках.

Кадан медленно поднял взгляд на нее. Глаза его были непривычно черны.

— Взгляни, — сказал он, и Сигрун не сразу узнала голос галла. Но подошла.

— Что это? — спросила она.

— Ты знаешь. Ты сама научила меня.

Сигрун вгляделась в знак.

— Но кто мог это начертать? — спросила она и перевела взгляд с плошки на Кадана.

— Не знаю, — сказал Кадан, — я никого не знаю здесь, кроме тебя.

— Ты же не думаешь, что я… — обида сменялась злостью в ее глазах, — ну, это уж слишком, трелль. Я пустила вас в дом. Но, видимо, следовало бросить вас умирать.

— Прости, — Кадан отвел взгляд.

— Что здесь произошло? — требовательно спросила Сигрун.

— Он отказывался пить и уронил чашку на пол.

— Ладно, — Сигрун вздохнула, — я принесу еще. А эту разбей. Не нужна мне в доме проклятая вещь.

Кадан все еще в задумчивости опустился на топчан. Через несколько минут Сигрун принесла новую миску, и он благодарно кивнул.

Девушка удалилась, а Кадан приподнял миску, рассматривая дно. Затем опустил и принюхался, пытаясь определить, какие травы входят в состав — все было хорошо. Только после этого он поднес чарку Льефу к губам.

С тех пор он проверял всю еду и однажды, учуяв запах ночевки — растения безвредного, но часто добавлявшегося в магические отвары, вылил содержимое плошки за окно.

Льеф был к тому времени уже настолько вымотан, что не спорил с ним ни о чем. Кадан никак не мог понять, идет ли он на поправку или нет. А однажды вечером в дверь постучали — но внутрь вошла не Сигрун. Она бы и не стала стучать. На пороге появился конунг, закутанный в мягкий шерстяной плащ.

Льеф заставил себя открыть глаза, внимательно смотрел на него и молчал. Конунг тоже молчал.

Кадан обшарил комнату глазами — ему было неуютно в перекрестье этих взглядов, и он чувствовал, что кто-то должен начать разговор.

Взгляд его упал на оставленную Сигрун у кровати больного чашу с водой.

— Мы приветствуем тебя, конунг, испей с нами из одной чаши, если пришел с миром.

Кадан взял чашу и с поклоном поднес ее конунгу.

Тот, поколебавшись, сделал глоток. Затем осушил остаток залпом — с дороги у него пересохло горло, — и со стуком поставил чашу обратно на стол.

— Приветствую тебя… — хрипло произнес Льеф, — мой названый отец.

— Ты потерял право называть меня так.

Льеф замолк.

Конунг шагнул вперед.

— Я пришел посмотреть тебе в глаза, убийца Руна.

— Зачем?..

— Я хочу знать, сын рабыни, которого я приютил и который предал мой дом — рад ли ты, что остался жив?

Льеф устало опустил веки.

— Нет, — тихо сказал он.

Но Эрик по-прежнему не находил себе покоя.

— Я вложил в твои руки меч, — сказал он и, взявшись за рукоять меча, лежавшего у топчана Льефа, отбросил его в сторону, — мой кузнец выковал его для тебя.

Льеф молчал. Снова открыв глаза, он просто смотрел на своего палача.

— Я приказал изготовить для тебя доспех, — не находя ответа на свою ярость, Эрик вынужден был повысить голос. Он схватил в руки панцирь Льефа, лежавший тут же рядом, и замер, увидев сквозь сквозную дыру на груди зияющую на подкладке руну. — Колдун, — выдохнул он, поднимая ошарашенный взгляд на Льефа.

Льеф не понимал ничего, а у Кадана вдруг вышибло воздух из легких.

— Это не так, — с трудом выдавил он из себя. — Это не он начертил, это я.

Льеф с неожиданной силой рванул его на себя и зажал рот рукой.

Эрик переводил взгляд с одного на другого.

— Как низок ты, Льеф, сын Хальрода… — он замолк, впервые в жизни не находя слов, — как низок ты… приказав своему треллю использовать против побратима колдовство. Даже так, тайными знаниями, ты не решился сразиться с ним сам.

Льеф молчал, не зная, что сказать.

Эрик хотел было отшвырнуть панцирь прочь, но тут же одумался и прижал его к себе, будто опасаясь, что кто-то попытается вырвать его из его рук. Он попятился назад.