Сын вождя

Мысль о руках северянина, которых он будто бы касался таким образом сам, разожгла в теле Кадана огонь.

Кадан снова посмотрел в окно. Северянин уже взбирался на коня. Он ударил гнедого шпорами по бокам и неторопливо направился прочь. А Кадан все смотрел и смотрел ему вслед, пока силуэт всадника не растворился в сизой дымке сна.

Когда Кадан открыл глаза в следующий раз, над горизонтом алел закат. Лучи холодного северного солнца ласкали щеки, и в бликах его Кадан не сразу понял, что в дверях напротив стоит воин с пшеничной бородой, заплетенной в косы. На плечах северянина лежала шкура полярного волка, а пальцы унизывали перстни, среди которых Кадан разглядел и свое, подаренное ему отцом, кольцо.

Северянин стоял неподвижно какое-то время. Затем шагнул вперед.

Кадан попытался отползти, но северянин поймал его за подбородок и потянул вверх, заставляя смотреть себе в глаза.

— Льеф захотел тебя, да?

Кадан сглотнул, не зная, как должен отвечать. Северянин усмехнулся. Красивое лицо его озарила холодная улыбка, и в голубых глазах стоял такой же лед.

— Он наиграется с тобой. Или выбросит прочь, если не дурак. И тогда мое время придет, женоподобный галл.

Северянин резко убрал руку, плащ его взметнулся вверх, и дверь захлопнулась за спиной.

*Норны — в германо-скандинавской мифологии три женщины, волшебницы, определяющие судьбы мира, людей и даже богов

ГЛАВА 4. Учитель и друг

Королевский двор был похож на усадьбы богатых бондов: лишь величина построек давала понять, что здесь живут правители. В остальном же имения конунгов и ярлов от жилищ простых бондов отличало только наличие приемного покоя, который называли "палатой".

Льеф остановил коня и бросил поводья трелю, вышедшему ему навстречу.

Изнутри зала, где три дня и три ночи пировали вернувшиеся из похода, напоминала комнату в жилищах простых воинов и выделялась только пышностью резьбы и красотой укрывавших стены в праздничную ночь гобеленов. Величины ее хватало, чтобы когда конунг принимал ярлов и знатных бондов, приехавших с визитом, те поместились внутри со всей своей огромной свитой. А кроме того, на пиры созывались все именитые люди с окрестных земель — и для них тоже хватало места за столом.

Льеф огляделся по сторонам.

Стены еще были убраны цветными щитами, оставшимися после пира, шлемами и кольчугами, так что палата имела воинственный вид.

Конунг Эрик стоял в полумраке и рассматривал драгоценности, лежащие перед ним.

Льеф остановился у лавки, покрытой шитым золотыми нитями "чужеземным" полавочником. Не только на кресле конунга, но и на лавках лежали великолепные подушки в наволочках, украшенных искусной вышивкой.

— Конунг, — окликнул он, и только теперь Эрик обернулся. Взгляд его, устремленный на пасынка, был задумчивым, и все же конунг ответил тепло и даже с нежностью:

— Льеф?

— Да, мой господин, — Льеф склонил голову, — я пришел предупредить тебя, что уезжаю домой.

Конунг несколько секунд все так же задумчиво смотрел на него, а потом кивнул собственным мыслям и сказал:

— Пойдем.

Следом за конунгом Льеф покинул пиршественную залу и, минуя главный, бревенчатый дом, протянувшийся с севера на юг, направился к еще одному сооружению — палате, стоявшей немного особняком.

Короли, ярлы и лагманы помимо пиршественной палаты выстраивали в своих имениях специальный зал для приемов, где проводили встречи, переговоры и советы, принимали просителей и гостей. К такому залу и направились они. Вошли внутрь, и Льеф остановился, разглядывая с детства знакомые стены, которые, тем не менее, не видел уже давно.

Столбы по обе стороны высокого сиденья, стоявшего у одной из стен и предназначенного для самого конунга, украшала резьба необыкновенного мастерства. Такая же искусная резьба работы знаменитого резчика Торда Греде испещряла стены.

Одна часть ее изображала подвиги Хаддинга и его путешествие в царство мертвых, другая — сражение Видара с волком Фенриром, третья — Улля, направлявшего стрелы в цель.

Северяне часто отдавали сыновей в обучение к родичам, чтобы из них получались настоящие викинги.

Так и Эрик Красивый находил радость и пользу в том, чтобы принимать сыновей именитых соседей и обучать на своем дворе. Первыми из таких воспитанников становились, конечно, дети его собственных братьев и знатных ярлов — таких, как отец Льефа.

Льеф попал в семью конунга, когда ему не исполнилось еще и пятнадцати лет. С ним обходились хорошо, а за столом сажали возле хозяина. И Льеф сохранил самые лучшие воспоминания о тех временах, которые провел в этом доме. Конунг всегда был добр к нему и относился как к родному. Конечно, воспитанники делали работу, которая требовалась в поместье: рубили дрова и помогали кузнецу, строгали доски и делали мебель, и многое еще. Но тем же занимались и родные сыновья — такие, как Рун.

Льефу нравилось в доме Эрика. Здесь всегда с радушием принимали гостей. Скальды, лекари — все находили тут приют. И Льеф понимал, что никогда бы он не узнал и не увидел так много, оставаясь у себя в усадьбе, как узнал и увидел здесь.