Сын вождя

Перед тем, как вместе отправиться в первый бой, они вышли на середину долгой отмели и срезали большой пласт дерна, оставив его края прикрепленными к земле. Подставили под него копья с рунами такой длины, что стоя можно было достать рукой до того места, где наконечник соединялся с древком. Пройдя под дерном, оба пустили себе кровь. Она потекла по земле, выкопанной из-под дерна, и перемешались земля и кровь между собой. Оба опустились на колени и дали обет хранить верность друг другу весь век. Они поклялись мстить друг за друга, как брат за брата, и призвали в свидетели всех богов.

Названые братья коснулись земли, а, встав с колен, заключили друг друга в объятья.

Клятва их была дана один раз на всю жизнь. Каждый из братьев в любой миг был готов защитить брата и в битве, и в мирной жизни. А когда ход времени призывал побратимов отойти от боевых дел, то и дома свои они строили недалеко друг от друга — чтобы по-прежнему иметь возможность помочь. Души побратимов связывала между собой общая кровь. Если же валькирии уносили одного в чертоги Вальхаллы, то второй должен был отомстить за него.

Вместе ступали они на палубы драккаров. В битвах с неприятелем корабли их стояли борт о борт. Если же случалось так, что оба оказывались на одном драккаре, то один всегда занимал место у мачты, где кипел самый лютый бой — а другой у него за спиной.

— Я люблю Руна, — повторил Эрик, — но я не уверен, что из него получится хороший конунг. Или хотя бы хороший король*. Но ты всегда был при мне, так же, как он. Ты знаешь, что у отца твоего есть со мной родство.

Льеф молчал, понимая, к чему клонит Эрик, но не зная, что сказать в ответ.

После смерти конунга титул не передавался по наследству — хотя новым и становился чаще всего сын прежнего. Конунгом мог стать любой, кто имел хотя бы дальнее с ним родство. Законность происхождения была не важна.

— Ты знаешь, конунг, я никогда не стремился к власти. И тем более не желал отнять ее у брата.

Эрик снова взбил подушку и задумчиво произнес:

— А может, так и должно быть? Может, власть сумеет удержать тот, кто никогда не стремился к ней?

Льеф молчал, и конунг продолжил:

— Тот, кто займет мое место, станет и первым воином, и верховным жрецом. Он будет вершить суд и созывать дружины со всех земель. Решать, отправится ли войско в поход. Наказывать преступников, а иногда и сам станет сжигать дома тех, кто преступил закон. Но он и должен будет защищать берега нашей земли от набегов недругов, хранить мир и безопасность наших людей. Дело не в том, чего хочет каждый из нас. Дело в том, кто сможет нести бремя королевской судьбы.

— Конунга выбирает тинг. А ты знаешь, что думают люди о Руне и обо мне.

— Конунга выбирает тинг. Но эрлы пока еще верны мне.

— Я могу управлять кораблем, — упрямо повторил Льеф, — мне нравится свежий ветер моря и плеск весел за кормой. Большего мне не нужно. Моя дружина — моя семья. Если бы вдруг я стал конунгом — я стал бы выше ее.

— Тебе не хватает семьи? — конунг испытующе посмотрел на него.

Льеф стиснул кулак.

— Я нашел ее при твоем дворе.

— Тогда почему теперь ты хочешь уехать от меня?

Льеф отвел взгляд. Причина была одна, и ее звали Кадан.

Дни тянулись за днями. В лекарской избе не менялось ничего. Даже Сигрун почти перестала навещать раненого.

— Ты почти здоров, — говорила она, но Кадан подозревал, что дело не только в том, что рана зажила. Сигрун исчезала из избы по вечерам и возвращалась, когда в небе уже высоко стояла луна — то грустная, то веселая.

Трое из воинов, лежавших рядом с галлом, отправились к богам. Остальные встали на ноги и покинули лекарский дом.

Только Кадан продолжал лежать и ждать. В голове его всплывали образы викингов — то один, с золотыми волосами и глазами колкими, как лед, то другой, похожий на южную ночь. Но к радости или к печали к нему не заглядывал ни один, ни другой.

Кадан потихоньку свыкался с мыслью о том, что ему никогда уже не вернуться домой.

Только раз он обратился к Сигрун с вопросом:

— Что такое судьба? — спросил галл.

Сигрун с удивлением посмотрела на него, а затем в глазах ее проскользнула насмешка:

— Тебе-то что? Ты раб. Ты потерял свою удачу навсегда.

Кадан отвернулся к окну, и Сигрун, пожалев о своих словах, присела рядом с ним на краешек топчана.

— Урд, Верданди и Скульд — Судьба, Становление и Долг — вот имена норн, что живут в чертогах Одина под сенью ясеня Иггдрасиль, — сказала она. — Они плетут нити судьбы. Какой узор они выткут — тот и будет твоей судьбой. Начертанного ими нельзя изменить и нельзя избежать. Скульд, младшую из норн, с валькириями Гунгой и Рингой, отправляет Один во все битвы, и они выбирают тех, для кого этот бой станет последним. И на конях своих валькирии заберут их с собой на вечный пир. А кто вернется с похода живым — время того еще не пришло, у каждого свой путь и у каждого свой конец.