Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Вещи его были уложены; Нина позаботилась обо всем — о билетах, о машине, даже о грустных русских проводах. Она ехала в Москву вместе с ними. Добрая сотня людей пришла с ним прощаться и завалила его подарками; кто-то даже принес огромный арбуз. Особенно жалко было расставаться с Татьяной. Душа у нее была нараспашку, но для Руперта так и осталось загадкой, что двигало этой молодой женщиной — симпатия к нему, симпатия к Нине или просто преданность делу. Он понимал, что встретился с примером идеального отношения человека к своей работе. Он сам верил в непреложность труда, в его значение в человеческой жизни и даже в его величие. Но он знал, что Таня над всем этим не задумывается — ей не надо было размышлять над тем, что было заложено в самой ее природе и воспитано окружением. Татьяна показала ему, что при всем его уважении к труду он и в этом смысле был всего лишь дилетантом.

А Татьяна плакала. Она вытирала глаза платочком и горячо целовала Нину. Руперту изменила его обычная чопорность, он наклонился и прикоснулся губами к щеке Татьяны, но она обняла его за шею и крепко поцеловала.

Оставалось проститься с Алексеем и, видимо, навсегда. Вряд ли они когда-нибудь снова встретятся. Алексей тоже хотел ехать в Москву, но Нина уговорила его остаться, напомнив, что Руперт серьезно болен и нуждается в покое, а не в шумном обществе.

Все же Алексей проводил их до вокзала в Симферополе.

— Эх, ну и жалко расставаться с таким другом! — приговаривал он, обнимая Руперта.

Руперт подумал, что когда он уедет из Советской России, слева о дружбе, эти огромной вместимости слова, взывающие к его сердцу, будут ему последним напутствием. Но его это теперь не смущало. Призывы к дружбе больше не пугали его, они уже не казались ему пустым обращением к человеку, который твердо решил запереть свою душу на все замки и сберечь ключи от них в недосягаемом месте. Теперь он чувствовал себя с Алексеем свободно, слова о дружбе не раздражали его — он уже не боялся, что они накладывают на него какую-то непосильную ответственность.

Чудовище, от которого ему предстоит отбиваться, совсем другого рода и выпущено на волю им самим. Федор так и не вернулся, и Руперт не знал, миновала ли опасность. А может, его страхи — только плод расстроенного воображения и вызваны сознанием своей вины?

На вокзале, пока Нина торопливо прощалась с Алексеем, он отошел в сторонку. Вероятно, они успели попрощаться раньше, потому что сейчас обнялись наспех, как будто для формы. Нина просила Алексея не переутомляться и вести себя осторожно. Он обещал:

— Не беспокойся. Я буду тебя ждать.

Потом он, хромая, подошел к Руперту и сжал его в объятиях. Руперт заметил в глазах Алексея слезы, и ему стало неловко.

— Вы хороший человек, Руперт! — пробасил Алексей. — Я никогда не забуду, что вы для меня сделали. Я никогда не забуду вас. Только не давайте врачам над собой воли, ладно?

Руперту самому захотелось воскликнуть: «Ты тоже хороший человек, Алексей. И я никогда тебя не забуду».

Но английская сдержанность взяла верх, и они обнялись молча.

Глава тридцать шестая

Двухдневное путешествие в душном купе с Ниной и Роландом оказалось довольно мучительным, и когда они прибыли в Москву, Руперту стало хуже. Тело его было словно набито опилками, и, хотя он рвался домой, уехать он не мог. Он упрашивал Нину завтра же отправить его поездом или самолетом, но все его мольбы разбивались о ее непреклонное благоразумие. В таком состоянии, уверяла она, ему нельзя уезжать. К тому же паспорт Руперта был у нее, поскольку ей же предстояло идти за выездной визой.

— Вам хуже, — твердила она ему. — Вы плохо выглядите.

— Тем больше оснований мне поскорее уехать, — слабым голосом доказывал Руперт.

— Я боюсь отпускать вас домой таким больным. Я ведь не поеду с вами в Лондон. Кто присмотрит за вами в дороге? Еще два дня в поезде с Роландом — и неизвестно, чем это может кончиться.

— Тогда отправьте меня самолетом.

Между тем из газет, которые читала ему Нина, он узнал, что арестовано еще два человека: американский турист с чемоданами, набитыми религиозными листовками на русском языке, и немец, который путешествовал по дорогам Украины на своей машине. При аресте у немца нашли фотоаппараты и записные книжки с заметками о военных объектах под Одессой. «Слава богу, хоть этот не имел отношения к Колмену», — утешал себя Руперт. Отобранные фотоаппараты как будто исключали такую возможность, а впрочем, немцы неразлучны с фотоаппаратами так, что даже Колмену вряд ли удалось бы преодолеть эту немецкую страсть. Нина сказала, что возможны новые аресты.

— Вы обещали Джо, что не полетите самолетом — напомнила она, когда речь снова зашла об отъезде.

— Но ведь возникли непредвиденные обстоятельства.

Она покачала головой. Руперт лежал в постели в гостинице «Пекин»; за окном расстилалась теплая, мокрая от дождя Москва; автомобили слизывали с мостовых лужи, словно огромные тигры молоко.

— Хватит Роланду бездельничать, — попытался он подойти с другого конца.