Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

«А ты пока сидишь здесь со мной», — чуть не вырвалось у него цинично. Но цинизм был несвойствен ни его настроению, ни его натуре. Он знал, что она испытывает то же, что и он. Ей было, наверно, даже труднее — ведь другая часть ее жизни находилась всего в нескольких шагах от нее, и ей приходилось и там и тут сохранять спокойствие и выдержку.

— Мне очень жаль; Нина… — с отчаянием произнес он.

— Теперь уже это касается только меня, — тихонько прервала его она.

Да, но и у него самого не все решено! Голос Джо напомнил ему об этом. Правда, для него не было новостью, что у них с Джо разные натуры, разный душевный мир. Но теперь он начинал понимать, что между ним и Ниной это различие не так велико. И какой бы характер ни носила человеческая слабость, с которой оба они боролись, даже эта борьба рождала между ними странное душевное сродство, какого Руперт раньше никогда не ощущал в своих отношениях с другими людьми.

— Не надо себя терзать, — мягко сказала Нина.

Женщины так спокойны и выносливы, подумал он. Во всяком случае, она казалась спокойной, хотя он и не был в этом уверен. Телефон избавил его от дальнейших мучительных расспросов, на которые он все равно не получил бы ответа.

Руперт опять услышал ровный голос Джо, и опять в нем вспыхнула тайная надежда, что в ее далеких словах он обретет поддержку и спасение. Но этого не случилось.

— Они сделали Тэсс очень болезненную клизму, — сообщила Джо. — Вот и все. Взяли анализы и говорят, что она здорова.

— Прекрасно! — воскликнул он. — Я постараюсь приехать как можно скорее.

— Хорошо, но только не смей лететь, — приказала Джо.

— Почему?

<— Пожалуйста, не лети! С Роландом не надо. Поездом из Москвы всего два дня, так что, прошу тебя — самолетом ни в коем случае!

— Ладно, — пообещал он и вдруг, как ни странно, почувствовал облегчение.

Жизнью детей дорожишь больше, чем своей, и защищаешь ее упорнее, чем что бы то ни было на свете, о детях думаешь всегда в первую очередь, а у Руперта к тому же была с детьми та близость, которая не нуждалась ни в каких подпорках. Дети— венец любви, даже если любовь не приносит полного удовлетворения. Даже если вдруг — довольно поздно в жизни — ты обнаружил душевное сродство с кем-то другим.

█

Руперт и так считал, что дела его плохи, но утром, когда Нина читала ему в парке «Правду» — Алексей в это время ловил соломенной шляпой бабочку, — его по-настоящему испугала короткая заметка, на которую сама Нина не обратила никакого внимания.

— «В пятницу в Москве арестован так называемый английский „студент“, который в действительности оказался агентом иностранной державы и подвизался в Советском Союзе на поприще шпионажа. Задержанный собирал информацию экономического и военного характера. Он сознался в своей противозаконной деятельности и раскрыл имена других агентов…»

— Как его фамилия? — спросил Руперт.

— Здесь не сказано, — бросила Нина и принялась читать ему о событиях в Конго, от которого американцы, по утверждению газеты, пытались отколоть Катангу; затем она прочла о результатах запуска советского спутника с животными на борту — он благополучно приземлился две недели назад.

— А Тедди еще не вернулся? — поинтересовался Руперт.

— По-моему, он в Москве, — ответила она, подняв глаза от газеты. — Что вы так о нем беспокоитесь? Вы его еще увидите.

— Я по нем соскучился, — солгал Руперт.

Он знал, что возвращение Тедди наверняка грозит ему гибелью, без всяких преувеличений. Теперь он в этом не сомневался. Ну что ж, ничего не поделаешь. Нина заказала места на самолет до Москвы на пятницу. Если повезет, он прилетит в Москву в пятницу вечером и сядет на воскресный поезд в Лондон.

Но Федор наверняка появится раньше, а, может быть, его, Руперта, схватят в Москве.

Руперту становилось все труднее прятать снедавшую его тревогу под маской внешнего спокойствия. Может быть, это и привело к физическому недомоганию, во всяком случае, наутро он проснулся, чувствуя слабость и жар. У него была высокая температура, все тело ныло. «Грипп», — решил он. Руперт попробовал скрыть свое состояние от Татьяны и Нины, когда те пришли к нему, как обычно, с утренним завтраком. Но болезнь его была слишком явной, он даже не смог долго высидеть на стуле.

— У вас жар, — констатировала Татьяна.

— И совсем больной вид, — добавила Нина.

Он беспомощно кивнул. Конечно, приятно, когда две молодые женщины о тебе беспокоятся. Но он был слишком болен даже для такого тщеславия. Они велели ему лечь в постель, и он с наслаждением забрался под горячую простыню.

Глава тридцать пятая

Нина и все доктора санатория забили тревогу.

Нина не пускала к нему никого, даже Алексея. Входить в его комнату разрешалось одной Татьяне. Его изолировали как раз тогда, когда он начал привыкать к тому, что люди запросто стучат к нему в дверь с единственной целью — сообщить, как они рады с ним познакомиться. И вот Нина наложила на все это запрет.