Сыновья

Видя, что он не шутит, солдаты обещали поступать, как он оказал, и громко призывали на себя всякие беды, если не исполнят этого. Когда всех солдат разместили по домам и приготовили им обед, он заплатил столько серебра, что недовольные взгляды крестьян сменились улыбками, и, покончив со всеми делами, он взглянул на племянников и сказал им грубовато и добродушно, радуясь, что снова вернулся на родину:

– Ну, племянники, отцы будут рады повидаться с вами, да и я отдохну за эти семь дней, потому что война у нас на носу.

И он повернул коня к югу и, не останавливаясь, проскакал мимо старого глинобитного дома, нарочно не подъезжая близко, а племянники ехали за ним на ослах. Так они достигли города, въехали в старые ворота и поскакали по улице к дому. И в первый раз за все эти месяцы слабая улыбка появилась на лице сына Вана Старшего, и он подгонял осла, торопясь домой.

XI

Семь дней и семь ночей пробыл Ван Тигр в большом городском доме, и братья угощали его, принимая как почетного гостя. Четыре дня и четыре ночи пробыл он во дворах старшего брата, и Ван Старший делал все, что мог, чтобы добиться его расположения. Но он умел занимать брата только тем, что сам считал удовольствием, – угощал его каждый вечер, водил в чайные дома, где поют и играют на лютнях, водил и в игорные дома. Казалось все же, что он скорее забавляет себя самого, чем брата, потому что Ван Тигр был странный человек. Он ел только для того, чтобы утолить голод, а после этого сидел молча, в то время как другие продолжали есть, и пил не больше, чем ему хотелось.

Да, он сидел молча за пиршественным столом, где люди веселились, ели и пили до того, что с них катился пот и приходилось снимать халаты, а некоторые даже выходили и выблевывали все, что съели, чтобы можно было и дальше есть с удовольствием. Но Вана Тигра ничто не соблазняло: ни тонкие супы, ни самое нежное мясо морских змей, которых продают по дорогой цене, потому что они встречаются редко и поймать их нелегко; не соблазняли его ни сладости, ни плоды, ни семена лотоса в сахаре, ни мед, нет, его не соблазняло все то, что люди охотно едят, как бы ни были переполнены их желудки.

И хотя он ходил со старшим братом в чайные дома, где бывают мужчины, чтобы забавляться женщинами, но и там сидел холодный и трезвый, не расстегиваясь и не снимая меча с пояса, и следил за всем своими черными глазами. Если он не казался недовольным, то и доволен тоже не был и, по-видимому, не отличал ни одной из певиц, какой бы у нее ни был хороший голос и красивое лицо, хотя не одна из них заглядывалась на него; их привлекала его суровая красота и сила, и стараясь пленить его, они останавливали на нем долгие, томные и нежные взгляды, и даже подходили и обнимали его своими маленькими ручками. Но он сидел по-прежнему прямо и неподвижно и смотрел на все одинаково равнодушным взглядом, и губы его были по-прежнему сурово сжаты, а если он и говорил что-нибудь, то не такие слова, к каким привыкли красивые женщины: «По-моему, это пенье – какая-то сорочья стрекотня!»

И как-то раз, когда одна из певиц, маленькая и нежная, с накрашенными пухлыми губками, прощебетала свою песенку, не сводя с него глаз, он крикнул: «Мне это надоело!» – встал и вышел, и Вану Старшему пришлось уйти вместе с ним, хотя ему до смерти не хотелось бросать такое веселье.

Правда, у Вана Тигра, как и у его матери, речь была скупая и отрывистая, он никогда не говорил лишнего, и все слова его были резки и правдивы, и те, кто говорил с ним хоть раз, боялись каждого движения его губ.

Так он заговорил в тот день, когда жене Вана Старшего вздумалось прийти и заставить его сказать хоть слово в похвалу ее второму сыну. Она вошла в комнату, где Ван Тигр пил чай, а Ван Старший сидел за маленьким столиком и пил вино. Она вошла маленькими шажками, притворно скромничая и благопристойно опустив глаза, с поклонами и улыбками, и ни разу не посмотрела на мужчин, хотя, как только она вошла, Ван Старший торопливо утерся рукавом и налил себе в чашку чаю вместо горячего вина, которое стояло перед ним в оловянном кувшине.

Она вошла с горестным видом, покачиваясь на маленьких ножках, и села местом ниже, чем ей полагалось по праву, хотя Ван Тигр встал и попросил ее пересесть на другое место, выше. Но невестка сказала слабым и томным голосом, каким теперь говорила всегда, если только не забывала об этом, рассердившись:

– Нет, нет, я знаю свое место, шурин, я слабая и недостойная женщина. Если бы я и забыла об этом, то муж мой напомнил бы мне, – ведь он многих женщин считает лучше и достойней меня.

Она искоса посмотрела на Вана Старшего, и тот весь покрылся испариной и пробормотал нерешительно:

– Что ты, госпожа, когда же это было…