Сыновья идут дальше

Сербиянинов видел людей из царской свиты, бакенбарды крупных сановников, слышал французскую речь, в которой был не силен. Все эти люди дремали, прикорнув возле пальм, закусывали и пили чай, как пассажиры на станции. Но даже и здесь они держались замкнуто и беседовали только в своем тесном кругу. С кем-то из них пришел камердинер.

Камердинер готовил для барина постель на диване. Начальник завода и кораблестроитель почувствовал острую неприязнь к этим людям. Вот из-за того, что такие не смогли толково распорядиться страной, он должен торчать здесь. Почему они такие надутые? В тюрьме так в тюрьме — надо запросто. А чего, в сущности, стоят эти люди? Ну, знают ли они хотя бы о том, из чего делается гребной винт? Ведь это просто лишний нарост на том деле, которое делал на заводе он, Сербиянинов.

Сейчас, сидя в министерском павильоне, он снова понял, и понял так, чтобы не обращаться больше к мысли, родившейся у него в последние дни, что, на какие бы уступки ни шла власть в пятнадцатом, в шестнадцатом году, перед самым февралем, взрыв не удалось бы предупредить. Слишком острым было напряжение, которое неудержимо росло год от года, — надо было бы получше приглядеться к этому в потерянном для него Устьеве, слишком бездарной была власть, чтобы предвидеть и предотвратить свое падение.

Ненавидел ли он теперь Дунина, Воробьева, Бурова? Да, но с какой-то усталостью и не так сильно, как этих жалких людей, запертых в министерском павильоне. Ведь, в сущности, если разобраться, Дунин поступил с ним деликатно. Старый вдовец Сербиянинов год тому назад женился на молодой. Жена отлеживалась после трудных родов. Сербиянинов просил разрешения проститься с нею, («Если я не увижусь с ней перед отъездом, вы понимаете, господин Дунин, это произведет на нее тяжелое впечатление. А так я скажу, что ничего страшного со мной не случится, что скоро вернусь. Позвольте мне побывать дома — это займет минут десять»), Дунин дал ему возможность увидеться с женой.

Долго Сербиянинов сидел, опустив голову, один, чужой среди этой знати. Потом он заметил министра, который управлял военным флотом, военно-морскими заводами и самим Сербияниновым, и нерешительно подошел к нему.

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство, — сказал он министру, шутливо вытянувшись.

— А-а, вы, дорогой мой, попали к нам в консьержери, — небрежно сказал министр.

Сербиянинов оторопел: «дорогой мой…», «к нам». Адмирал говорит, будто на приеме у себя в кабинете.

— Так-то, дорогой мой.

Министр ничего больше не сказал и отвернулся к кружку своих людей.

Сербиянинов отыскал свободное место. Мелькнуло лицо Люринга. Он прошел мимо. Сербиянинову показалось, что ротмистр хочет завести с ним разговор. Ну его, дурака, к черту! И в Устьеве не было близким знакомство, и здесь ни к чему сближение с ним. Вид у Люринга был истрепанный.

Что это за люди жмутся по стенам? На вид простые. Грузные, усатые, с бычьей шеей, совсем как мордастые махальные в Устьеве. Министерские вахтеры, что ли? Да это ж городовые. Их оттащили от пулеметов, с которыми засели на чердаках. Городовые — одеты в черные грубые пальто, в зимние штатские шапки, но сапоги казенные и под пальто видны казенные штаны — угрюмо молчат. Косолапо, стараясь ступать на носки, подходят к огромным жестяным чайникам, наливают кружки. Чайники расставлены возле самых пальм, где поместились высокие сановники, свитские генералы. Выпучив глаза, городовые смотрят на министра, который вооружил их пулеметами. А он словно и не замечает их.

«А что это такое консьер-жери? — подумал Сербиянинов. — Что-то из истории. Забыл. Ах да, из французской революции… Тюрьма, в которую сажали знать».

Опять мелькнуло лицо, которое показалось Сербиянинову знакомым. Генерал посмотрел на него, но ничего не мог вспомнить. Кажется, видел на Устьевском.

Это был Елкин, сильно помятый, растерянный, без напомаженного клока волос, который спускался на лоб. Его арестовали в тот же день, когда с завода увозили Сербиянинова.

Люринг издали увидел Елкина, но только махнул рукой, словно хотел сказать: «Не до тебя, братец». Елкин поместился возле городовых — вместе с ними пил чай, вместе молчал. Городовые сразу поняли, кто он такой, и смотрели на него презрительно.

Погодя морской министр поманил к себе Сербиянинова.

— Как с вами обращались? — спросил он.

— Жаловаться, право, не на что.

— Да? И со мной довольно мирно. А вот генерала Дубницкого убили. Ну, того, который управлял Путиловским заводом. Знаете об этом?

Сербиянинов слушал с ужасом.

— Но за что?

— За что? Об этом, пожалуй, и спрашивать не стоит. Везли сюда и не довезли. Толпа отняла его у конвоя, растерзала и бросила в Обводный канал.

Министр вернулся к людям своего круга. А у Сербиянинова впервые мелькнула мысль о том, что толпа может теперь натворить страшных жестокостей, если не будут ее сдерживать такие люди, как этот самый Дунин.