Syntheism - Creating God in the Internet Age

Концепция информационного стресса не так уж стара, но с приходом информационизма мы были вынуждены соотнести себя с этим явлением и создать стратегии, позволяющие в какой-то степени управлять им и сохранять хотя бы иллюзию обзора и контроля. Это означает, что единственная возможность охватить мир как целое в условиях информационизма возникает, если мы дополним онтический реляционизм для естественных наук онтологическим социальным реляционизмом для социальных наук. Теперь мы вынуждены осознать, что мы не только постоянно вынуждены увековечивать окружающий нас мобилистский мир, чтобы сделать его понятным и управляемым (см. "Глобальная империя"), но и то, что наши новые увековечения поверх наших прежних увековечений - из-за взрывного расширения Вселенной и огромного количества информации - постоянно все дальше и дальше удаляются от фундаментальной мобилистской онтики существования. Это понимание означает, что мы сводимся к попыткам управлять нашими отношениями как с окружающим миром, так и с самими собой, нашей собственной идентичностью как этических существ, посредством трансрационализма - и с отправной точкой в концепции существования как открытой целостности, а не посредством рационализма, основанного на концепции существования как закрытой логической конструкции во всех ее составных частях.

Мы вынуждены отказаться от старого картезианского интернарциссизма, чтобы вместо него построить универсоцентрический интердепендизм. А исходя из универсалоцентрической взаимозависимости, общество или социальное должно быть первичным возникновением, то есть мы применяем Единое в спинозистском смысле к социальному под именем Синтеоса, точно так же, как мы уже применяем Единое к универсальному под именем Пантеоса. Существенным здесь является то, что социальное в целом тем самым предшествует кантовскому отношению между субъектом и объектом, а не наоборот, подобно тому, как Вселенная в целом предшествует всевозможным атомистическим построениям в рамках физики. Кроме того, взаимозависимость должна быть реляционистской, а не релятивистской; взаимная зависимость агентов действует на всех уровнях иерархии, а значит, и внутри самих явлений.

Отсюда следует, что синтетическая этика не может основываться ни на чем ином, кроме как на некой постоянно меняющейся экзистенциалистской адаптации к неопровержимо подавляющим онтическим и онтологическим потокам существования, прагматической и духовной подчиненности по отношению к расширяющейся, мобилизующей огромности. Для нас, временных существ, эта экзистенциалистская адаптация должна принять форму amor fati, безусловного принятия и любви к прошлому как основы синтетической этики. Приняв прошлое как один длинный ряд всегда одинаково маловероятных, но тем не менее реальных фактов в бесконечном океане нереализованных потенциальных возможностей - только подумайте, сколько миллионов сперматозоидов потратила природа, чтобы один сперматозоид проник в единственную яйцеклетку вашего собственного генезиса, - мы обращаем amor fati в будущее, будущее открытое, неопределенное и полное потенциальных возможностей, которые все могут быть воплощены в жизнь. В этом будущем утопия может быть крайне маловероятной и в то же время вполне возможной, и этот факт становится целью нашей синтетической веры. Amor fati завершается как истина, как акт в фиксированном направлении к утопии; акт, из которого все остальное, имеющее значение в нашей жизни, впоследствии получает свою этическую субстанцию.

Синтетическая этика, таким образом, является социореляционистской, а не культурно-релятивистской, основанной на изначальном зороастрийском понимании того, что намерение, решение и взаимодействие рано или поздно совпадают и вместе образуют единственно возможную этическую субстанцию как отдельного человека, так и коллективной цивилизации. Это означает, что принцип объяснительной замкнутости не только убивает рационалистическую идею Канта о том, что человек рождается с естественной способностью понимать, а не просто подчинять себе мир во всей его полноте; мертва даже рационалистическая идея Канта о том, что человек способен понимать себя как существо в рамках своего собственного жизненного мира. На смену цельному, закрытому и первичному индивиду в качестве человеческого идеала приходит разделенный, открытый и вторичный индивид. Это означает, что тщеславная идея о том, что наши мысли и слова принадлежат нам самим, что мы можем идентифицировать себя с тем, что мы думаем и говорим, не связывая это с телом, действием и окружающей средой - как будто то, что мы думаем и говорим, изначально создано нами самими и принадлежит только нам - мертва. Мы никогда не будем иметь устойчивой идентичности как изобретатели этих идей, но, с другой стороны, как их потенциальные проводники и промежуточные вместилища.