Крылья грифона взмахнули раз, другой и широко расправились. Дымящиеся руины сваямвара исчезли под Драупади. Она чувствовала между ног жар тела грифона. Ей казалось, что сердце сейчас просто выскочит из горла. У Драупади закружилась голова, и она закрыла глаза. Когда она открыла их снова, то разглядела под собой сквозь туман из слез, сажи и пыли Панчал, и лишь слабое мерцание золотых доспехов Карны виднелось лучше всего. Она услышала, как Кришна заставил Гаруду лететь выше, и в страхе вцепилась в Арджуну.
Обстановка вокруг была дешевой и безвкусной. Кровать, задыхающаяся под одеялами из подержанного шелка, была слишком узка и явно не предназначена для двоих. Единственным предметом мебели кроме койки был расположившийся рядом с кроватью стеллаж, в котором стояли разноцветные бутылки, вероятно со спиртным, но Мати не хотела рисковать. На потолке виднелась плесень, труха и сломанная люстра, которая висела слишком низко, чтобы говорить, что она создавала приятный вид. За кроватью виднелась грубо нарисованная фреска с изображением грызущей яблоко женщины с просто невероятными грудями.
– Ох-х-х! – взвыл он, когда она принялась возиться с его ремнем, пытаясь его расстегнуть, и чувствуя, как сползают брюки. – Полегче в районе талии. Твои люди избили меня.
– Недостаточно
– Будь они еще пожестче, и я бы просто превратился в каменную горгулью.
– Тогда, может, ты заткнешься и трахнешь меня?
– Так точно. – Он скользнул рукой по ее бедру и развернул ее так, что теперь сам оказался прижатым спиной к стене. Они стояли, тяжело дыша, у открытого окна, не обращая внимания на мир снаружи. На нем не было ничего, кроме повязки, которой когда-то были завязаны его глаза и которая сейчас сползла на шею.
Мати была обнажена, если не считать сапог высотой до бедра. В такую погоду их было неудобно носить, но опыт научил ее, что мужчинам это по непостижимым обстоятельствам нравится. Обхватив его ногами, она оседлала его, так что каблуки сапог содрали штукатурку со стены, и широко раздвинула ноги, прижавшись к подоконнику. Запустила ногти в его коротко остриженные волосы, с силой дергая за них, заставив его открыть рот от боли, и скользнула языком внутрь. Его дыхание отдавало утренней вонью и засохшей кровью, но она решила, что и сама, наверное, воняет. Да и кому какое дело?
Он все возился со своим членом, собираясь войти в нее.
– Хм, а где…
Мати поморщилась:
– Вы, северяне, не найдете двумя руками даже собственную задницу! Вот! – Она плюнула на свою руку, схватила его и повела внутрь. Он криво усмехнулся – губы были разбиты в кровь.
– Ах… – простонала Мати. – Вот… – Она притянула его ближе, прижимаясь к нему, скользя руками по его спине, царапая его длинными ногтями. Теперь ее разум был пуст. Она не думала о заказанных убийствах. О добавке в эль. О ее унижении. Ничего о том, что предстояло сделать. Лишь о его члене и своем влагалище.
Он не издал ни звука, но в глазах светились его стоны. Он энергично двигал бедрами, с каждым толчком погружаясь все глубже.
– Да… – Он провел пальцами по ее пупку, зарылся в короткие волосы и принялся энергично тереть большим пальцем, постепенно замедляясь, чтобы темп движения пальца и члена совпал.
– Ох-х-х, – закричала Мати. – Дикарь! Ты же не пятно от вина с рубашки стираешь, дурак! Давай я займусь! – И она еще больше выгнулась назад и принялась сама тереть пальцем. Ее голова откинулась назад в экстазе. Наконец они нашли ритм: его член, ее влагалище, его большой палец на ее соске, ее большой палец между ее бедер, их языки во рту друг у друга; все двигалось в идеальной симфонии. Она держала глаза открытыми, мельком наблюдая, как с каждым новым толчком разворачивается за окном ее работа. Пейзаж снаружи лишь сильнее сводил ее с ума. Поджог «Толстухи» по сравнению с этим был лишь тлеющим угольком.