Та, далекая весна

— Кому нужен такой налог? — возмутился Федя.

— Неправильно это! — подтвердил Степан.

— Где ты это все услышал? — спросил Иван.

— В газете написано. Речь Ленина напечатана. Тихон Бакин отцу говорил.

В Совете Иван постоянно читал «Бедноту» и привык верить тому, что написано там. Колька ссылался на газету, значит, правда. Но это же несправедливо!

Видимо, такая же мысль не давала покою и Феде.

— Не может того быть, чтобы со всех одинаково: и с безлошадника, и с того, у кого пара коней. Он небось десяток десятин у других прихватывает, а налог за него дядя плати. Не может так быть!

— А почему не может? Много ты понимаешь! — взвился Колька. — Ведь землю все поровну, по едокам получили, значит, и налог всем поровну вносить. Тихон говорит…

— Тихон твой сам кулак, потому и кулаков выгораживает! — зло оборвал его Иван. — Врет Тихон! Не может Ленин бедняков с кулаками уравнять.

Врет Тихон — это вдруг стало ясно Ивану. А как проверишь? Газета только в сельсовет приходит. Разве даст Тихон в нее хоть глазком заглянуть? Он ее только дружкам покажет, а остальным своими словами, как ему интересно, перескажет. Добейся от него правды!

ГДЕ ОНА — ПРАВДА?

Много шумели по селу о новом налоге. А в начале апреля стали скликать сельский сход — из волости приехал уполномоченный говорить про этот налог.

Собрались быстро. Ждали.

Наконец на крыльцо Совета вышел Тихон, а за ним уполномоченный из волости, мужичонка маленький, с сухим лицом, с небольшой всклокоченной бородкой, в очках с железной оправой. Толстые, выпуклые стекла прятали выражение глаз уполномоченного.

— Гражда́не! Соблюдайте тишину, — поднял вверх руку Тихон. — Сейчас уполномоченный из волости товарищ Птицын обскажет текущий момент.

— А про налог? — выкрикнул кто-то.

— И про налог тоже, — успокоил Тихон. — Только, мужики, давайте без скандалу, чтоб тихо было!

Волостной уполномоченный выступил вперед. Начал говорить он негромко, останавливаясь после каждой фразы, теребя бороденку и оглядывая собравшихся. Но постепенно речь его убыстрялась, переходя в скороговорку. Теперь он почти кричал, потрясая сухонькими кулачками. И откуда столько силы взялось в щуплом человечке! Досталось от него «поверженным в прах белогвардейцам», и «акуле империализма», и «злостной Антанте».

Иван с друзьями стоял поодаль и слушал.

В захлебывающейся речи Птицына было все, но не было того, что он хотел услышать. Вроде и слова правильные произносил уполномоченный, но проскакивали они мимо.

Бывают ведь такие слова — сыплются, как горох, и ничего от них не остается. Вот такими словами в обилии и сыпал волостной уполномоченный.

Мужики слушали терпеливо, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, когда же наконец оратор заговорит о главном — о налоге. А он все частил и частил, понося международный империализм и суля скорую мировую революцию.

Наконец кто-то не выдержал:

— Мил человек, ты нам про налог разъясни.

— Что разъяснять? О чем? — остановился Птицын. — Ах да, о налоге.

Он замолчал, словно обдумывая, что же он может сказать о налоге. А мужики задвигались, загудели.

Заглянув в какую-то бумажку, Птицын опять принялся говорить. И опять длинно, малопонятно, бросая слова, которые катились мимо слушателей. Толковал о войне, о разрухе, о недостатке керосина, о тяжелой доле мужика при всех властях и режимах и никак не мог добраться до сути того, что от него ждали.

И опять кто-то из стоявших впереди остановил оратора:

— Ты скажи — сколько нам теперь платить придется?

— Чего платить?

— Да налогу ж!

— Налога? Какого налога? — словно с неба свалился уполномоченный и вдруг вспомнил: — Ах, налога? Ну, это мелочь по сравнению с мировой революцией. О налоге вам председатель сельского Совета скажет.

Мужики зашумели, а Тимофей Говорок выкрикнул:

— Что ж ты без толку лясы-то точил! Говори по делу, Тихон.

Волостной представитель пожал плечами и, сняв очки, начал тереть их платком, а Тихон Бакин выступил вперед:

— Граждане! Получается так, что продразверстке теперь конец. Мужику продналог велят платить. Продразверстки у нас в том году забрали без мала две тысячи пудов. Конечно, теперь облегчение будет и опять же свободная торговля.

— Ты делом говори — кому сколько платить.

— Волостная власть положила Крутогорскому обществу внести девятьсот пятьдесят пудов. А как налог по дворам разложить — дело общества.

Загудели, задвигались мужики, ближе притиснулись к крыльцу.

— По справедливости надо, мужики, — басовито перекричал всех Петр Захаркин. — По дворам. Разложить налог по-ровному на каждый двор.

Его прервал сразу всплеснувшийся шум.

— Ишь ты какой ушлый! Какая же это справедливость! — перекричал всех Говорок.

Его перебил чей-то визгливый вскрик:

— По едокам, как землю делили.

Опять шум.