Та, далекая весна

— В Чеке ты побывал, а мне там делать нечего. Ты не Советская власть, и разверстку твою кобелю под хвост.

Опять поднялся гомон.

Раскололось село.

Жизнь завихрилась так стремительно, что захватила в свое движение и тех, кто раньше были просто мальчишками, ничего не знавшими, кроме игры в козны да в лапту. И то сказать: все парни и молодые мужики были еще в армии, и мальчишки в шестнадцать-семнадцать лет взяли на свои плечи все мужицкое хозяйство.

Раньше положенного и Ивана жизнь толкнула в гущу событий. Ему бы сейчас, весенней порой, гонять на выгоне в лапту или уткнуть нос в учебники, а его волнуют, не дают покоя дела сельские, те самые, которые раньше решали бородачи.

В ПОХОД ЗА ПРАВДОЙ

Весна в том году выдалась необычно ранняя и дружная. К началу апреля отшумели овраги. Вскоре и Эльтемка успокоилась. Только во впадинах сохранились небольшие озерца да груды валунов напоминали о буйстве невзрачной речонки. Весь апрель солнце припекало по-летнему, а дождя ни одного не перепало. В середине месяца распушились свежей листвой кусты, зазеленели березки.

Старики сокрушенно качали головами и прочили всяческие беды и напасти: такой ранней весны на их памяти не бывало.

Ярь сеять начали рано. Только немногие придерживались дедовских правил: до юрьева дня в поле не выходили, ждали, когда лягушка голос наберет — овес сеять пора; выслушивали горлицу: как заворкует — конопле время приспело. Но большинство задолго до юрьева дня посеяли яровые. А которые и замешкались, так не из-за дедовских примет и не по своей воле: безлошадники ждали, когда отсеются кто побогаче и одолжат лошадь на день, два. И хотя шум вокруг налога не улегся, все в этом году старались запахать и засеять каждый клочок.

Зима была снежная — вода на поля пришла в избытке, и, хотя схлынула она быстро, а дожди не перепадали, озимые стояли зеленые, ровные, радующие мужицкий глаз…

Солнце только лучи из-за небосклона показывает, а жаворонок высоко-высоко поднялся и заливается, радуя землю. Да не один — множество их звенит над полями, подернутыми утренним туманом.

Пришла новая пора весны — звенящая, поющая; она наливает душу радостью и уносит все тревоги. Разве можно сейчас знать, что пройдет месяц — и пожухнут краски. От беспощадной засухи свернутся, съежатся едва выглянувшие из земли овсы. А на месте ярких зеленей будут торчать только редкие, раньше времени выкинутые колосья, почти пустые, пожелтевшие от жары, и знойный суховей будет их трепать, пригибая к земле.

Но до этого еще далеко. А сейчас стоит весна буйная, молодая, будоражащая кровь. В такое утро все кажется прекрасным. Удача идет здесь рядом с тобой — только протяни руку и бери ее.

Иван и Колька Говорков вышли из села на рассвете. Поеживаясь от утреннего холодка, они бодра топали новенькими лаптями по мягкой дорожной пыли.

— Все равно мы его разыщем и своего добьемся, — вздохнув полной грудью, уверенно сказал Иван.

Хорошо жить, хорошо шагать по земле, и все должно удаваться человеку!

Наверно, такой же подъем испытывал и Колька, потому что он решительно подтвердил:

— Найдем и добьемся!

А найти они должны, обязательно должны найти Стрельцова.

Он где-то там, в уездном городе, до которого надо отмерить своими ногами сорок верст. Ну и что? Подумаешь — сорок верст! Ноги молодые, к ходьбе привычные.

Собрались они быстро. Только позавчера вечером Иван зашел к Кольке домой. Застал там Федю и Степана. Дома был и сам Тимофей. Не дав Ивану поздороваться, Говорок напал на него зло, задиристо, словно он, Иван, был глазным виновником того, что творилось на селе.

— Чего ж это получается — живоглоты хозяевами на селе стали? Куда такое годится? Сегодня с мужиками приходим к Тихону в Совет: «Покажь декрет о налоге! Своими глазами хотим поглядеть».. Куда там! «Вам, говорит, все обсказано. Да и газета куда-то задевалась. Не иначе, кто искурил». Что ты ему скажешь? Бандиты, слышь, после этого декрету от Русайкина разбегаются, а у нас в сельсовете бандит сидит. Чистый бандит!

— Дядя Тимофей, — ухитрился вставить слово Иван, — вы же сами его председателем-то выбирали.

— «Выбирали, выбирали»! — подскочил как ужаленный Говорок. — Какие ж это выборы! Захаркины да их подлипалы всех переорали. А нам что — сидит и сидит в Совете.

— Вот и посидел на радость всем, — подколол Иван.

— А ты меня не подцепляй, не подцепляй! — сразу перешел на крик Говорок. — Знали бы такое — ни в жизнь не допустили бы! Подожди, осенью Совет будем перебирать, взашей его погоним. Мужик сейчас тоже понимать стал, что к чему. Правильно его тогда Стрельцов заарестовал. Он сразу понял, что к чему.

— Вот Стрельцов все как надо разъяснил бы, — негромко, и, как всегда самому себе, сказал Федя.

Это верно: Стрельцов не Птицын — не будет он кривить душой в пользу кулаков, во всем помог бы разобраться.

Слова Феди даже Говорка заставили примолкнуть. Подумав, он произнес:

— А где его возьмешь, Стрельцова-то?

— В городе, — ответил Федя.