Та, далекая весна

Письмо Михаил написал еще прошлой осенью из далекого южного города Ставрополя. В бою под Сальском он получил сильную контузию, и деникинцы взяли его в плен. Погнали в город Армавир. Там Михаила отдали в батраки на хутор к казаку. При первой же возможности брат сбежал на Ставрополье к партизанам. После изгнания белых Михаил заболел тифом, сначала сыпным, потом возвратным, и провалялся в лазарете в Ставрополе до середины лета.

Писал брат, уже выйдя из госпиталя, перед отъездом в часть куда-то в Закавказье.

Письмо очень давнее, и все-таки, значит, Михаил жив. Ивану хотелось сейчас же, бросив все, забыв об усталости, вернуться домой. Ведь мать ждет этого письма! И все-таки сорок верст сегодня отмерено, пришел он в город по важному делу: в селе его ждут с добрыми вестями. Нет, завтра они отыщут Стрельцова, а послезавтра вечером будут дома. Очень хотелось бы два-три дня пожить в городе, походить, посмотреть, но письмо торопило.

Послезавтра он будет дома. А сегодня…

— Давай, Коль, пойдем в кинематограф, — предложил Иван, после того как Анна Яковлевна накормила их щами из свежей крапивы и оладьями из картошки.

— А нас пустят? — с сомнением посмотрел на него Колька.

— Купим билеты — пустят. У меня деньги есть. Ты был когда-нибудь в кинематографе?

— Слыхать — слыхал, а бывать не доводилось, — ответил Колька. — А чего там показывают?

— Разные картины показывают, — неопределенно ответил Иван.

До отъезда в деревню он бывал несколько раз в кинематографе. Вспоминался казак Кузьма Крючков, умывающийся у ручья, после того как переколол своей пикой чуть ли не целый полк немцев. Или еще. На челне плывет Стенька Разин. Вокруг него казаки, они все машут руками и кричат чего-то. Тогда Стенька берет на руки персидскую княжну и бросает в воду. По воде расходятся круги — утонула, значит.

Но все эти воспоминания за давностью времени были отрывочными и виделись словно через туман…

Кинематограф — кирпичное неоштукатуренное здание — стоял на главной улице. Подойдя ближе, они оказались в людской толчее. При свете фонарей, что висели у входа в кинематограф, — оживленное гулянье. Парами и компаниями ходила молодежь взад-вперед по улице, громко разговаривая, смеясь, лузгая подсолнухи. Вся мостовая и тротуар засыпаны шелухой, а проворные мальчишки сновали меж гуляющих, пронзительно крича:

— А вот семечки! Семечки каленые, жареные, вареные. Кому семечек!

От них не отставали ирисники:

— Ириски сливочные, шоколадные, на чистом сахарине, без обмана! Налетай, покупай, даром время не теряй!

Пробившись сквозь толпу, купили в кассе билеты — за каждый заплатили по сто тысяч рублей — и вошли в еще пустое холодное фойе. Постепенно стал набираться народ. Все толпились у дверей, плотнее и плотнее нажимая друг на друга: стулья в зале не нумерованы, и, если хочешь получить удобное место, надо прорваться первым.

Наконец задребезжал резкий звонок, двери распахнулись, и толпа, притиснув и помяв порядком, сама внесла Ивана и Кольку в зал. Места им достались не из лучших, но ничего — экран виден.

Колька непривычно примолк и напряженно, даже с опаской глядел на белое полотно экрана. Да и Ивана одолевало беспокойство в ожидании необычного.

Погас свет. На экране после минутного голубого мерцания появилась надпись: «Отец Сергий». Замелькали кадры. Колька охнул и схватил Ивана за руку.

Иван скосил на приятеля глаза. Колька весь напрягся, даже рот приоткрыл, а на его веснушчатом носу появились бисеринки пота.

Когда кончилась часть и вспыхнул свет, Колька шепотом спросил:

— Все?

— Нет, это только первая часть…

Выходили молча. Колька о чем-то сосредоточенно думал, даже морщины пролегли на лбу. Наконец он спросил:

— Вань, как же за ними подсмотрели и на полотно перевели?

— За кем подсмотрели?

— Ну, за этим офицером, который монах, за барынькой и за другими там?..

— Это же актеры играли, а их снимали киноаппаратом.

— Актеры! Скажешь тоже! Чего ж актер будет себе палец рубить?

— Да он и не рубил вовсе. Просто так снято…

— Что я, слепой? Не видел сам? — обиделся Колька. — Как тяпнул топором, так и напрочь.

И никак не мог помириться Колька с тем, что на экране все не настоящее, что его вроде как обманули…

…Поиски Стрельцова начали с утра.

В уездном исполкоме секретарь, не отрываясь от какой-то бумажки, хмуро бросил:

— Я слушаю.

— Нам Стрельцов нужен.

— Какой Стрельцов? В уисполкоме такого нет.

— Мы не знаем, где он работает. Он с продотрядом к нам в Крутогорку приезжал, — объяснил Иван.

— Раз с продотрядом, так он, наверное, в упродкоме, — оторвал глаза от бумаг секретарь и посмотрел на ребят. — Кажется, есть такой Стрельцов в продкоме. Только они там ликвидируются. Но все же зайдите, может, он еще там. Это в нашем здании, этажом ниже.

В комнате упродкома народа было мало. Вернее, всего один человек, парень чуть старше Ивана в заломленной на затылок фуражке сидел, развалясь, на стуле, курил огромную самокрутку и лихо сплевывал в угол.

— Чего вам? — строго спросил он.

— Нам Стрельцова надо видеть.

— Ишь ты — Стрельцова! — почему-то усмехнулся парень. — Нет его. Был Стрельцов, да весь вышел.

— А где он?