Та, далекая весна

Макей не повернулся, пока не кончил креститься. Потом обернулся, сурово из-под насупленных бровей посмотрел на пришедших.

— Чего надо? — спросил, как отрубил.

— По делу к вам, гражданин Парамонов, — с металлическими нотками в голосе произнес Кожин. Он прошел к столу и уселся на лавку. — Батраки у вас есть?

— А ты что за спрос? — еще больше насупился Макей.

— Я инструктор укомола по экправу. Вот мой мандат. — Кожин протянул Макею бумажку.

— Иди ты, сукин сын, со своим мандатом!.. — хотел, видно, Макей крепко завернуть, но опомнился и закрестился на икону. — Прости, мать заступница… Я вашему сукомолу не молюсь. Ты чего в избу непрошеный приперся? Шапки с головы не снял, а под образа полез!

— Потише, гражданин Парамонов, — повысил голос Филипп Кожин.

Но Макей так рявкнул, что стекла задребезжали, а Марфа быстро-быстро закрестилась.

— Чего мне тише! Я в своей избе хозяин. Всех правое меня лишили, а в дому у себя я набольший. А ты не вводи во грех — ступай отсюда, а то… — Макей угрожающе шагнул к Кожину.

Тот с места поднялся, побледнел немного, но постарался сохранить достоинство.

— Гражданин Парамонов, вы не имеете права…

— Нет у меня правое! Стало быть, и ответа нет. Жизни могу лишить и отвечать не буду.

Не вывернись Филипп Кожин, огромная рука Макея сгребла бы его за грудки. Но он проявил завидное проворство: поднырнул под простертой рукой кулака и выскочил за дверь. Ивану ничего не оставалось, как последовать за инструктором укомола, так стремительно покинувшим поле боя.

— Вот гадина! Паразит недорезанный! — ругался Филипп Кожин, остановившись среди улицы. Взгляд у него был растерянный и даже виноватый. — Что же теперь делать?

Ивана разбирал смех: опять Филипп Кожин в важность захотел сыграть и обжегся. Сейчас он стоял перед Иваном расстроенный, готовый, кажется, заплакать, хотя и был годами двумя старше Ивана.

— Пойдем-ка к Сергунову, поговорим, — взял его за локоть Иван.

И Кожин покорно побрел за ним.

Сергунов рассмеялся, выслушав их рассказ.

— Прогнал вас, говорите, Макей? Это хорошо.

— Чего ж тут хорошего? — обиделся Филипп.

— То хорошо, что допекли мы, выходит, кулака куда-некуда. Туго Макейке приходится, вот и бросается на людей. Раньше, когда его сила была, ласковым да благостным представлялся; теперь свое настоящее лицо показывает. Значит, конец свой чует. А насчет договоров это вы правильно шумите. Я виноват — руки не дошли. Давно надо было заставить кулаков с батраками договора подписать. Ничего, подпишут, никуда не денутся, — успокоил Сергунов расстроенного Кожина.

На другое утро Макей Парамонов сидел в Совете перед Сергуновым тихий и благообразный, только в глазах, запрятанных под лохматыми бровями, вспыхивали волчьи огоньки.

Вызвал повесткой Сергунов Макея в Совет, и тот пришел.

— Чего ты мне, Санька, покою не даешь?

— Не Санька тебя вызывал, а председатель сельского Совета, гражданин Парамонов, — оборвал его Сергунов.

— Извиняйте, гражданин председатель: из ума вон, что ты власть, — усмехнулся одной половиной лица Макей, а глаза его сверкнули непримиримой злобой. — Только нечего меня вызывать, раз правое лишили. Выходит, я теперь сам по себе и тебе неподсуден.

— Судить тебя я пока не собираюсь. Живи как знаешь, а законы выполнять будешь. Работников, батраков, стало быть, держишь?

— Ну, держу.

— Так вот, договора с ними обязан подписать, чтобы все честь по чести. И страховку за них платить будешь.

Покобенился было Макей, но, против ожидания, сдался быстро. Заключил договора с Гришаном Куренковым, с двумя постоянными батраками и с Егором Сизовым, мужиком из соседнего села, что на одно лето подрядились к Макею. Только с девчонкой, с Нюркой, договор подписать отказался.

— Чего мне с ней договора писать? Из жалости держу. Девчонка бездомовая. Обуваю, одеваю, кормлю — и пусть бога благодарит…

— И работать за троих заставляешь? — прервал его Сергунов.

— А ты чего хочешь? — вскинул на него злые глаза Макей. — Будь свой сын или дочь, и они барчуками не росли бы. Без труда человеком не станешь.

Ведь прав кулак: в любой крестьянской семье с малых лет ребятишки работают по своим силам, иной раз и сверх сил, подумалось Ивану. Наверное, то же подумал и Сергунов и не стал нажимать.

— Хорошо, гражданин Парамонов, пока не будем требовать договора с Нюркой. Только я обязательно проверю, что она у тебя делает. Если по дому помогает — одно дело, а если ты из нее жилы тянешь, как из меня тянул, отвечать заставим.

— Вы власть — вы все можете, — подымаясь с лавки, как будто смиренно проговорил Макей, только глаза его смотрели с угрозой. — Проверяй, проверяй, Санька, пока твоя сила. А этих сукомолов, — кивнул Макей на притихшего Филиппа Кожина, — ко мне больше не посылай, чтобы греха не было…

Послеобеденным часом Иван провожал за село инструктора укомола Филиппа Кожина. Говорили обо всем, больше всего о том, что тяжелая идет зима — голодная. Только за околицей, пожимая Ивану руку, Филипп признался:

— Уму-разуму вы меня научили. Думал: деревня и есть деревня — лаптем щи хлебают, а тут, брат, обстановка как на войне.