Та, далекая весна

— Какая ж тут война? — искренне удивился Иван. — Бандитов и тех повыловили.

— Этот ваш Макей один целой шайки стоит. А я распалился, думал: раз, два — и готово, подписал договора. Если бы не Сергунов… Сильный он у вас мужик. Да, нелегко вам тут… Ну, будь здоров, друг!

Сделал Филипп несколько шагов и остановился, окликнул Ивана:

— Послушай, Иван…

Покраснел от смущения Филипп Кожин, веснушки на красной коже стали еще ярче. Помялся он немного и попросил:

— Вот что, друг, ты об этом… Ну, как нас Макей из избы шуганул, в укомоле смотри не рассказывай. Засмеют. У нас знаешь какой народ…

Обещал Иван все сохранить в тайне.

Конечно, Филипп Кожин преувеличил: не было в Крутогорке войны. Вроде бы совсем тихо стало: не стреляли больше бандитские обрезы, притихли кулаки, лишенные прав, но это все только так, с виду. Разве могли Макей, Захаркины и все другие примириться с тем, что кончилась их власть над мужиком?

Не мытьем, так катаньем решили донять, свалить, убрать с дороги Саню Сергунова.

Прошло малое время, и новый гость появился в Крутогорке — сам председатель уездной ЧК товарищ Пазухин.

Пришел Иван утром в Совет, а там уже сидят Сергунов с Пазухиным. И, видно, крутой разговор меж ними идет. У Пазухина лицо сердитое, а Сергунов красный какой-то, словно бы смущенный. Сидит и только белесый чуб теребит с такой силой, точно выдрать его хочет.

— А что мне, обниматься с ним? — возбужденно говорил Сергунов, когда вошел Иван. — Гад он ползучий, эсер. Надо бы его…

— Вот и комсомольский секретарь явился, — прервал Сергунова Пазухин, здороваясь с Иваном за руку. — Ну, как комсомол живет, как действует? — говорил Пазухин спокойно, сердитое выражение словно смахнул с лица.

Иван не сразу уразумел, что здесь произошло. Видел только — за что-то чекист ругал Сергунова. Неужели за Птицына? Тоже нашел Пазухин, кого под защиту брать!

— Живет. Действует понемногу, — ответил он сдержанно.

— Хо-хо, «понемногу»! Шум на весь уезд подняли. Монастырь штурмом брали? Монашек сообща расстреливали или он один такой вояка? — кивнул Пазухин на Саню.

— Каких монашек штурмом? — растерялся Иван.

— Да не монашек, а монастырь! — Теперь глаза Пазухина смеялись.

— А на что он нам нужен? — все еще не мог понять Иван, о чем идет речь.

Пазухин посерьезнел и уже строго спросил:

— Когда лошадей в монастыре брали, стрельбу открыли?

Вот теперь Иван понял. Он растерянно взглянул на Сергунова. Тот, все такой же красный, сидел, глядя на стол, и ерошил волосы.

— Ну, было, — неохотно ответил Иван. — Выстрелил Саня в потолок. Так ведь они же сами виноваты…

— Стоп, стоп! — остановил его Пазухин. — Кто виноват, потом будем разбираться. Сначала установим факты. Значит, говоришь, выстрелил? В потолок?

— В потолок.

— Тут вот другое пишут. — Пазухин развернул бумагу и прочитал: — «Ворвались в святую обитель с оружием. Стали стрелять по иконам. Перепугали монахинь, причинили увечья матери казначее и конюшенному служителю…»

— А про то, как этот паразит на нас бросался, не написано? — обозлился Иван. — Как он поперек порога пузом толстым лег, не сказано?

— Про это не сказано, — спокойно ответил Пазухин. — А вот про вас написано: «По наущению того же безрукого мальчишки, комсомольцами именуемые, непочтительно обошлись со старицей Анастасией, осквернили ангельский чин рукоприкасанием. Заставили ее раздеваться в своем присутствии, будто бы ради поисков утаенных ценностей, а на самом деле богохульства и осквернения сана ради».

— Да кто же ее раздеваться заставлял? — От возмущения Иван даже покраснел. — Колька ее чуток в бок ткнул, а из нее золото посыпалось.

— Все-таки ткнул? — поднял на Ивана глаза Пазухин. — А старица-то, вон пишут, в ангельском чине.

— Воровка она! Сама у Колокольцева в ногах валялась.

— Она в ногах валялась, а другие кляузу наваляли. И никуда не попрешь: пощекотали ангельский чин. Мы-то с тобой, Иван, знаем, что чепуха это, а какой звон монашки среди людей подняли! Стреляют в монастыре! Ангельских чинов хватают за что ни попадя! Козырь врагам в руки даете. Они каждую вашу промашку так раздуют, что себя не узнаете. Вот опять же с Птицыным что получилось? — Пазухин взял в руки другую бумагу. — Выгнал волостного деятеля кооперации, словом крепким обложили, чуть не избили, оружием опять-таки угрожали…

— Жаль, что башку эсерскую не пробил! — раздраженно буркнул Сергунов.

— Ну-ну, больше выдержки, брат. Больше выдержки, — остановил его Пазухин. — Надо было дать ему проверить вашу кооперацию, а потом спорить с ним. Теперь вот доказывай, что ты не старался, как он пишет, скрыть свои собственные злоупотребления и хищения.

— И доказывать ничего не буду, — упрямо произнес Сергунов, не отрывая взгляда от стола.