Та, далекая весна

Макей сидел за столом в чистой горнице, перебирал какие-то бумажки. Когда вошли Сергунов с Иваном, он не проявил никакого удивления: ждал. Был он как будто совсем спокоен, только судорога пробегала по его лицу, отчего правый ус нет-нет да и подпрыгивал вверх.

— Явился! Так-то вот лучше. Стар я на твой зов бегать и охоты нет: доброго-то от тебя ничего не услышишь, — проговорил Макей, не скрывая насмешки.

Сергунов сдержался. Молча прошел к столу, сел напротив Макея. Сказал почти миролюбиво:

— Что ж, поговорим, Макей. По-доброму-то, может, в последний раз.

— Может, и в последний, — многозначительно подтвердил Макей и, поймав острый, непримиримый взгляд Сергунова, не выдержал, вспылил: — Хоть бы шапку-то свою антихристову перед святыми иконами снял, Санька!

— А это ни к чему. — Сергунов плотнее надвинул островерхий шлем с красной звездой. — Опять же говорю тебе, гражданин Парамонов, Саньки здесь нет, а есть председатель сельского Совета.

— Извиняйте, гражданин Сергунов, все время из ума вон, что вы из пастухов в большие начальники вышли. Надолго ли?

— А ты что, Макей, думаешь: роздал кое-кому десяток пудов ржи и все обратно на свой лад повернешь? Уж и на Совет, думаешь, плевать теперь можно? Подкупил всех?

Макей молча смотрел в окно, только седеющий ус несколько раз подпрыгнул.

— Так сколько хлеба роздал? — спросил его Сергунов. Не оборачиваясь от окна, Макей ответил:

— Мое дело. Мой хлеб, что хочу, то и делаю.

— Хлеб твой — раздавай, а чужую землю захватывать не дадим. Сколько наделов у голодных скупил?

— Ничего не скупал. В аренду беру. Законом это не запрещено, если по взаимному согласию.

— Нет, Макей, скупал. Голодных за глотку брал, за пуд-два весь надел норовишь захватить, весь урожай себе.

— А ты докажи! — Макей резко повернулся от окна и злыми глазами уставился на Сергунова.

— В этом труда нет. — Сергунов вытащил из нагрудного кармана гимнастерки несколько бумажек и положил перед собой. — Вот десяток заявлений от граждан села о том, что ты, Макей Парамонов, у кого за пуд, у кого за два вымогаешь земельный надел.

— Откуда у тебя эти бумажки? — каким-то не своим голосом, растерянно пробормотал Макей.

— От людей. Не хотят они теперь под твою дудку плясать. Это еще не все. С батраками прошлым летом договора подписывал?

Макей молчал, только шея его и лицо налились багровой краской.

— Расплатился с батраками, как по договорам положено?

Макей продолжал молчать. Сергунов вынул из другого кармана еще несколько бумажек.

— Вот заявления твоих батраков. Давай, Макей, так: если в три дня не выплатишь им все, что по договорам следует, передаю в суд и опишем твое имущество, гражданин Парамонов. А про землю, что пытался у людей захватить, забудь, Макей.

— Больно ты жмешь, Ляксандр. Смотри, чтоб перелому не получилось, — говорил Макей негромко, и голос его вздрагивал от бешенства, сдерживаемого из последних сил. Вдруг его взгляд уперся в Ивана. — Выйди-ка на час — нам с глазу на глаз поговорить требуется.

Иван растерянно встал со скамьи, но Сергунов удержал его и сам поднялся с места.

— Нечего нам с тобой, Макей, с глазу на глаз решать. Давно все решено. Не будет меж нас нужного тебе разговору. Скажи прямо: будешь добром с батраками расплачиваться?

Макей вскочил. Не мог себя больше сдержать. Грохнул огромным кулачищем по столу.

— Врешь, Санька! Не тебе Макея Парамонова сожрать! Мало я об тебя чересседельник измочалил — надо было башку оторвать напрочь. В навозе копался, а теперь хвост задрал!

Ивану показалось, что сейчас произойдет страшное: бросится Макей на Саню, вопьется цепкими ручищами в горло. Разве справится однорукий с остервенелым кулаком, человеческий образ потерявшим? Иван даже вперед подался, чтобы защитить, закрыть собой Сергунова.

А перед Сергуновым в тот миг мелькнуло прошлое: издевки и побои Макея, полуголодная батрацкая жизнь на его богатом дворе. Побледнели у него щеки, а серые глаза потемнели от злости. Метнулась рука Сергунова к кобуре, уже застежку рванула. Но Иван удержал его:

— Не надо, Саня.

Рука ослабела. Застегнул кобуру Сергунов, шлепнул по ней ладонью и, повернувшись к Ивану, спокойно сказал:

— Выдержка, выдержка, брат, нужна. Все равно сила у нас.

Себе, наверное, это Саня сказал, вспомнив наказ Пазухина. И, не глядя на Макея, пошел к двери.

Через три дня Иван составил заявление в уездный народный суд. Сергунов приложил к этому заявлению свидетельства крестьян, у которых Макей захватил землю, батраков, с которыми он не рассчитался, и сам отвез все бумаги в город.

Через неделю состоялся суд.

Вернулся Сергунов радостный, оживленный.

— Конец Макейке! — сообщил он мужикам, собравшимся в Совете. — Суд постановил: за перекупку земли, за злостную эксплуатацию батраков конфисковать у Макея Парамонова имущество, нажитое нетрудовым путем. Повернуть его на оплату батраков, а остальное — в доход государства.

— Сильно по Макею ударили, — аж крякнул Кузьма Мешалкин. — Выходит, законы у власти крепкие.

— Получается, Саня, пришла в деревню революция, раз кулакам конец, — напомнил Иван давний их разговор.