Та единственная (СИ)

— Вам не идёт зелёный, — категорично заявил Тихонов, когда полковник примерила светло-салатовый пиджак. — Да и вообще, я думал, замуж выходят в белом…

— Второй раз, с моим характером, и в белом? Ты что-то путаешь, — фыркнула Рогозина. — Я думаю, либо зелёное, либо голубое…

— Голубое, — снова вспомнив платье, которое полковник надевала на третью свадьбу Шустова, кивнул Иван. — Однозначно.

— Ну… — задумчиво пробормотала она, разглядывая себя в высоком зеркале. — Может быть…

— А как вам вон то?

— Смеёшься? Юбка выше колена! Кто в моём возрасте…

— У вас очень красивые ноги. Зря прячете.

— Иван!

А ему было уже нечего терять. К тому же — она и не сердилась по-настоящему; так, одёргивала его всякий раз, как он переступал ту незримую границу, что разделяла их уже больше десяти лет. И всё-таки, он всё ещё держался на краю пропасти.

Когда Рогозина всё-таки выбрала платье — строгое, шёлковое, почти без украшений, — они перекусили в старомодном, стилизованном под дореволюционную эпоху кафе и отправились гулять по набережной. Ласковый тёплый ветер ерошил волосы; стоял отчётливый, хрустящий, как яблоко, день бабьего лета. Над рекой летели паутинные нити, в зеленоватую мутную воду сыпали сухие берёзовые семена.

— Хорошо… — умиротворённо проронила полковник, останавливаясь у перил моста. Иван кивнул. Из-за солнца её профиль казался бронзовым, вырезанным из фольги, только волосы светились.

На том берегу стоял парк аттракционов; колесо обозрения походило на скелет прикорнувшего динозавра.

— Хочешь? — полуутвердительно улыбнулась она, и пять минут спустя они уже шагали по железному, грохочущему под ногами мосту, обвитому вьюнком и изрисованному граффити.

В кассе под колесом Рогозина купила билеты, а Тихонов, недолго думая, взял ещё пакет кукурузных палочек. Правда, в кабине, в момент, когда он разорвал упаковку, их качнуло, и половина палочек просыпалась на ребристый пол. Рогозина рассмеялась, убирая с лица волосы и щурясь от солнечных бликов. Иван опустился на корточки собрать палки и так и застыл, глядя на неё снизу вверх, надеясь только, что сердце не выскочит из груди.

Когда круг завершился, он не спешил выйти.

— Укачало? — спросила Рогозина.

Тихонов молча мотнул головой, стараясь дышать ровно, прижимая к груди порванный пакет.

— Пошли. У нас ещё дела…

Полковник протянула ему руку, и, схватившись за неё, Тихонов перепрыгнул с качающейся площадки на твёрдую землю. И вправду слегка пошатывало, как в детстве, когда перекатался.

— В детстве я обожала колесо обозрения, — задумчиво произнесла Рогозина. — До тех пор, пока бабушка не сказала, что его называют чёртовым колесом. И что оно может остановиться, ты зависнешь на самом верху, и не выбраться. После этого стало страшно…

Она хмыкнула и повернулась к колесу спиной, что-то ища в сумке.

— Зачем тогда вы пошли сейчас? Если боитесь?..

Полковник глянула на него как-то странно, удивлённо, косо — будто он спросил очевидную вещь.

— Я много чего боюсь, — скупо ответила она. — Приходится.

И пошла прочь.

Иван нагнал её у заборчика, ограждавшего колесо обозрения. Хмуро спросил:

— Я обидел вас?

— Ну не ерунди… Хватит уже. Ты всю неделю на взводе. Я всё понимаю, — повторила она с мягкой улыбкой. — Но расслабься ты уже. Не ищи в словах второе дно.

— Ладно, — покладисто ответил он.

— Идём, — усмехнулась полковник и махнула на выход из парка, случайно коснувшись его руки.

После похода в местное отделение полиции (что она там делала, Иван так и не узнал), лавку сувениров, галантерейный отдел древнего универсама и почту (снова загадка!) Галина Николаевна предложила ещё раз прогуляться по набережной — на этот раз по другой стороне Куринки, обрамлённой пристанями, крутыми склонами и скверами. В ширину речка была метров тридцать — по зелёной глади неторопливо и тяжело ходил речной трамвай с широкой палубой, уже наливавшейся вечерними огнями.

Между плиток набережной тут и там пробивался чертополох; пахло резедой и пижмой. Чаячьи крики, разносившиеся над водой, тёплый, медовый аромат осенних трав, мягкая пыль, оседавшая на кедах, — всё это возвращало Ивана в детство, в старый провинциальный городок, где он проводил почти каждое лето. Если бы не Галина Николаевна рядом — он подумал бы, что и впрямь вернулся во времени.

Ноги гудели от ходьбы; права Рогозина: они, офисные жители, редко видят солнце, да и гулять вот так, подолгу, совсем отвыкли…

В груди всё туже затягивался узел. Минутами Иван думал, что не сможет сделать следующий вдох. Но — мог. И шёл дальше, бок о бок с ней.

А Рогозина как будто не ведала усталости: шагала упруго, спокойно, весело и улыбалась, когда ловила на себе мужские взгляды. На ней был светлый, совсем летний костюм — льняная юбка, белая с вышивкой кофта — слегка старомодная на его вкус, но подходила идеально.

— Вам не холодно? — ёжась от вечерней прохлады с реки, спросил он. Отчего-то хотелось, чтобы она накинула плащ, чтобы эти мужики не пялились на её голые руки.

— Не-а. А ты? Замёрз?

— М-м…

Он бы скорей сам превратился в ледышку, чем признался, что мёрзнет, и повернул домой.

— Погоди-ка минутку.