Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

Она лжет. Наверняка решила покончить сегодня. Доктор явится, когда я буду трупом. Покачает головой, разведет руками и без колебаний подпишет разрешение на предание земле. За это время письмо успеет дойти. До чего же спокойно стало на душе! Элен приносит настойку. Поддерживает меня. Моя щека покоится на ее груди.

— Пей, мой дорогой.

Голос ее никогда еще не был таким нежным. Она помешивает сахар, подносит чашку к моим губам.

Движения у нее мягкие, дружеские. Я покорно пью. Она вытирает мне рот, помогает — так заботливо — снова улечься, склоняется надо мной. Проводит пальцами по моему лбу, едва заметно надавливает на веки. Я закрываю глаза.

— Сейчас ты отдохнешь, мой маленький Бернар, — шепчет она.

— Да, — отвечаю я, — сейчас я засну… Благодарю, Элен.

КУКЛЫ [5]

— Там были две девушки, — сказал Людвиг.

— Вы уверены?

— Уверен. Я хорошо знал их, мы работали вместе в курзале в Гамбурге.

Комиссар пристально посмотрел на Людвига. Позади комиссара стоял инспектор, здоровенный парень в плаще, щеку его пересекал странный шрам, похожий на трещину. Людвиг все смотрел и смотрел на этот шрам.

— Почему вы не сообщили об этом раньше? — спросил инспектор. — Вот уже месяц как дело закрыто.

— Я приехал во Францию пять дней назад. Я жонглер, работаю у Амара, — объяснил Людвиг. — Друзья сообщили мне, что малышки нет в живых… Аннегре… Я был потрясен.

— Еще раз повторяю: дело закрыто, — проворчал комиссар. — Вы можете сообщить нам новые факты?

Или хотите сказать, что девушка убита?

Людвиг опустил глаза и сложил на коленях руки.

— Я ничего не хочу сказать, — вздохнул он. — Я просто хочу узнать, какая из них умерла. И что стало с другой. Почему о ней больше не слышно. Будто ее и не было…

Комиссар позвонил.

— Вы готовы подписаться под заявлением? Точно их было две?.. Я-то вам верю, но если придется открывать дело по новой…

— Странная история, — пробормотал инспектор.

История и в самом деле странная! Началась она много-много лет назад. И поначалу была историей одного мальчика. Зато потом…

I

Кошмар какой-то — нет, не ночной кошмар, от которого вы просыпаетесь с криком в тишине уснувшего дома, скорее кошмар того, кто проснулся и не узнает ничего вокруг, кошмар потерявшего память: что это за кровать? Откуда здесь окно? А я?.. Кто я?.. Пьер Дутр открыл глаза: напротив него, откинувшись на спинку кресла, дремала молодая женщина, справа перешептывались и тихо смеялись два розовощеких блондина, слева — стекло, пустота, пространство, затянутое бесформенной белесоватой пеленой. Дутр устроился поудобнее, надеясь приманить сон. Снова закрыл глаза, но руки спать не желали, ноги хотели размяться, плечи ныли. Пьер попытался представить себе город, где-то там внизу, не видный из-за пелены тумана… и своего отца при смерти. Профессор Альберто! Ах, как стало больно где-то внутри, жгучий след как от пореза бритвой. Да, кошмар, сплошной нескончаемый кошмар. Он начался в Версале, в приемной у отцов-иезуитов, еще давным-давно, много лет тому назад. Дутр увидел себя совсем маленьким: он сидит на стуле и держит на коленях берет, а его отец тихо беседует с монахом. Потом подошел другой монах и увел Пьера за руку. Лестницы, коридоры, кроватка и шкафчик, где сложено его белье. С этих пор все, что ему принадлежало, помечалось цифрой «4». Целых двенадцать лет он был четвертым номером. Двенадцать лет пансиона! Если перевести на дни, голова закружится. Одна и та же картинка, она повторяется и повторяется бесчисленное количество раз, он хотел бы забыть эту картинку. Он был несчастлив? Нет. Его не обижали. У него все было. О нем заботились. Монахи даже любили его. На свой лад, конечно. Они тоже знали, что малютка Дутр не такой, как все… Дутр смотрел в темноту и слушал размеренный рокот моторов. С неимоверной быстротой он удалялся от Франции. Неожиданно он оказался между прошлым и будущим и мог окинуть взглядом всю свою жизнь. Он видел малютку Дутра — там, внизу. Бог, говорят, видит так всех людей. Чудной мальчуган — хлипкий, неуклюжий, застенчивый, рассеянный. Он таился ото всех и ничего не рассказывал о себе даже отцу-исповеднику. Ко всему безразличный и вместе с тем очень послушный, как маленький хорошо отлаженный автомат, — ни одного опоздания: ни в церковь, ни в класс, ни в столовую… И все-таки его часто вызывали к отцу-ректору, и тот спрашивал:

— Дутр, скажите, что у вас не ладится? Почему вы не хотите учиться?.. Вы не глупее других… Так в чем дело? Родителей вряд ли обрадует ваш аттестат…

Но отец-ректор не слишком упирал на мнение родителей: родители у малютки Дутра тоже были особенные.

У Дутра вспотели руки. Он приложил ладонь к прохладному иллюминатору. На стекле осталась туманная звезда. Она медленно таяла. Ему припомнилась давняя сценка. Вместо самолета, рассекающего тьму над неведомой страной, он оказался во дворе пансиона во время переменки. Отчетливость, с какой виделось ему прошлое, пугала. Классный наставник раздавал почту:

— Пьер Дутр!

Один из одноклассников взял для него открытку. Другой взглянул на нее и расхохотался:

— Эй, ребята! Смотрите-ка!