Табия тридцать два

– Так, значит, Дмитрий Александрович, это были вы?! Вы все подстроили? Вы стояли за исчезновением второй статьи Крамника из читального зала? И это по вашему распоряжению вырвали библиотечную карточку из алфавитного каталога, и уволили из ЦДШ Капитолину Изосифовну – за то, что она помогала мне? Вы рассчитывали, что после этого я прекращу свои поиски. Я прав, не так ли? Вы всегда знали о всех моих планах. Интересно, от кого? От Майи (ведь ее отец – ваш ученик)? Или Брянцев шпионил? (Да, я видел, как они бежали за мной, надеялись не пустить в Москву.) О, вы великий стратег, и вы с самого начала понимали, что изучение Берлинской стены может привести к страшным открытиям – открытиям, которые вам совершенно не нужны. Вот почему, узнав, что какой-то мальчик из Новосибирска исследует Берлинский эндшпиль, вы великодушно пригласили этого мальчика к себе – в Петербург, в аспирантуру СПбГУ, – а потом аккуратно стали убеждать отказаться от Берлина в пользу Итальянской партии. Сулили через Ивана Галиевича успешную защиту диссертации, должность на кафедре истории. А когда позиция вдруг вышла из-под контроля, когда мальчик случайно познакомился с опальным ученым, и тот стал рассказывать про табию тридцать два и объяснять, где именно хранятся доказательства, вы прибегли к крайним мерам – приказали убить того ученого. Несчастный Александр Сергеевич! Двадцать лет назад, когда он осмелился заговорить с вами о неизбежности «ничейной смерти», его уничтожили морально – загнали в подполье, сделали нерукопожатным, отменили, вычеркнули отовсюду, чтобы не доставлял проблем (это было легко, ведь вы знали слабое место своего лучшего ученика, его тайную порочную страсть). Но теперь этого оказалось мало – Броткин слишком далеко продвинулся, и пришлось устранять его физически. Что же, вы и меня убьете? Кто там топчется за дверью – те же «чистильщики», что избивали Александра Сергеевича?

– Кирилл, – мягко и удивленно сказал Уляшов.

Кирилл вдруг всхлипнул.

(Каисса, ему так хотелось жить!)

– Я вам всегда верил! – проговорил он сквозь слезы. – Я не слушал Броткина, когда он предупреждал меня. Я думал, что вы спаситель России, а вы… Вы тюремный пахан… Вы манипулятор… Мне казалось, что я действую сам, а в действительности все вокруг уже было спланировано, рассчитано, предопределено. Как у Арона Нимцовича: «Мы дарим иллюзию свободы: принцип больших зоологических садов, примененный к маленькому хищнику – изолированной пешке». Вы знали, что я приду в это проклятое подземелье.

– Кирилл, – вновь очень мягко и очень грустно повторил Уляшов, – что вы такое говорите? Мне рассказывали, конечно, что вам нравится искать связи между несвязанными событиями, но подобных этюдов я от вас, признаться, не ожидал. Послушайте, мы же не в Советском Союзе 1970-х, а в современной свободной Переучрежденной России. Здесь нет и не было никакой тайной полиции, никакого КГБ; здесь никто не преследует диссидентов и не устанавливает слежки. Опомнитесь! Право, ваши речи меня пугают.

Кирилл угрюмо молчал, и Уляшов продолжил:

– Вы вовсе не изолированная пешка и не черный король в задаче на «кооперативный мат», Кирилл. И заговора против вас, естественно, не существует. И единого плана тоже ни у кого нет. Есть только череда случайностей: чаще, увы, грустных, но иногда смешных. Да, Брянцев и Майя действительно гнались за вами вчера вечером – но только потому, что Андрей очень хотел объясниться и извиниться. Они возвращались с доклада, который делал в Библиотеке имени Алехина Иван Галиевич Абзалов, и возле Аничкова моста вдруг увидели вас, обрадовались (и, разумеется, не ожидали, что вы станете убегать). О том, что Капитолина Изосифовна водила вас в спецхран ЦДШ, никто не знал; ее уволили потому, что она не прошла плановый медосмотр (жаль, конечно, но ведь ей уже почти восемьдесят лет). И Броткина никто не убивал – что за глупости? Он полез за книгой и на него рухнул шкаф. Страшное зрелище – огромные фолианты, тяжелые тома (с острыми углами, массивными переплетами), тысячи изданий, под весом которых гнулись полки – все, что Александр Сергеевич собирал в течение долгих лет, добывал у букинистов, выменивал на толкучках – все в одно мгновение посыпалось на него (а он и так был некрепок здоровьем). Что еще? Мое желание поменять тему вашей диссертации? Я искренне считаю, что Итальянская партия гораздо интересней Берлинской стены. Предложение вам должности на кафедре? Нам сейчас крайне не хватает молодых талантливых педагогов. Пропавшие библиотечные карточки? У одного из посетителей читального зала внезапно скрутило живот, а пипифакса, прошу прощения, с собой не было; вот он от отчаяния и выдрал несколько бумажных карточек из алфавитного каталога. Их потом нашли в уборной, в мусорном ведре.

Кирилл слушал, полностью обратившись во внимание. В его сердце вновь оживала надежда. Ведь если Дмитрий Александрович говорит правду, если он… тогда… ах!..

Но как это проверить?

– Вы хотите сказать, что все случившееся – череда случайностей? – спросил Кирилл.